Ирина Дементьева - Командировка

Так вот три главные проблемы.

Первая. В авиации ПАНХ планируется, учитывается и оплачивается только «налет часов». Этот показатель не связан с конечным результатом труда.

Вторая. Производительность труда рассчитывается в условных тонно-километрах в час на одного работника. Условные тонно-километры — это вот что такое. Если самолет АН-2 летит час, то считается — он сделал 190 тонно-километров. Если час летит вертолет МИ-8, то считается в шесть раз больше — 1140 тонно-километров. Хотя бы в действительности один доставлял ящик гвоздей, другой слетал за пивом (и такое бывает), третий вообще возил воздух. Но потому они и условные, эти тонно-километры, что условились так считать, независимо от нагрузки. Как в одной поэме Твардовского: «обозначено в меню, а в натуре нету».

Третья. Соотношение цены летного часа и его себестоимости для воздушных судов разных классов заставляет авиапредприятие навязывать заказчику дорогие вертолеты там, где можно обойтись дешевым АН-2. Мне объяснили: если бочку горючего доставить заказчику на самолете АН-2, Мыскаменское авиапредприятие доплатит 2 рубля в час. Если сделать то же на вертолете МИ-8, то доход будет 217 рублей в час. Если ту же бочку подвесить к вертолету, то прибыль станет 417 рублей в час — вертолет с подвеской стоит почти в два раза дороже. И незачем мучительно долго гадать, какой способ изберут авиаторы.

Вот какие три проблемы занимали пилотов, размышляющих об экономике авиации.

Свои экономические открытия Шайдеров стал немедленно применять на практике. В работе Шайдеров одержимый. Если полетное задание у него на гравиметрические съемки, то за день он «сделает» шестьдесят точек, это раз в десять больше среднего. Платят же ему по-прежнему не за точки, а за налетанные часы. Если он работает с буровиками, нефтяниками, то вертолет у него будет загружен на всех маршрутах, туда и обратно, и за день сделает он больше тонно-километров, чем иной за неделю. Платят же ему не за тонно-километры, а за налетанные часы.

На гравиметрических съемках он сэкономил 300 часов. Ну, и кому это нужно? Вам, командиру воздушного судна? Нет. Сэкономленные часы не оплачиваются. Экипажу? Еще менее: у них класс пониже и зарплата пожиже, ваша экономика бьет ребят по карману. Руководству предприятия? Еще менее: эти 300 часов переходят из графы «выполнено» в графу «не выполнено». Заказчику? Но, во-первых, у него денег куры не клюют, а во-вторых, значит, он неправильно рассчитал объем работ. У начальника той гравиметрической экспедиции, Шайдеров точно знает, были неприятности.

В призывах бороться за коммунистическое отношение к труду, за эффективность и качество, за экономию государственных средств слово «бороться» выглядит неким атавизмом. Ну, в самом деле — с кем бороться? Ведь все — за! Вы видели хоть одного человека, который отстаивал бы бесхозяйственность и грудью защищал бы отсталое отношение к труду? Я — нет. А бороться с самим собой как-то странно, потому что кто же тогда победит? Но призывы, пока они на кумаче, ни в ком не вызывают сомнений. Сомнения могут возникнуть тогда, когда они становятся чьей-то личной жизненной программой. Тогда возможна борьба и в этой борьбе могут столкнуться те, кто лозунги считает только общим, то есть чьим-то делом, с теми, кто их считает делом личным.

И в Тюменском управлении не отстают от века. И там прекрасно понимают, что нельзя, что разорительно для народного хозяйства использовать вертолеты там, где могут летать дешевые АН-2. Особенно растет понимание после прочтения разъясняющего приказа министерства.

Право, не позавидуешь руководству ТУГА. С одной стороны, нужно бороться за повышение эффективности, с другой — план выполнять.

24 февраля из Тюмени во все концы летит строгая РД (радиограмма): «Целях эффективного использования вертолетов… запрещаю полеты вертолетов между аэропортами, где можно использовать самолеты. Ясность РД подтвердите».

4 марта: «Несмотря на мои указания целях экономии… Руководители отдельных предприятий указание не выполняют. Вторично запрещаю использовать вертолеты для перевозки грузов между аэропортами, принимающими грузовые самолеты…»

И, наконец, 10 марта (прошло шесть дней): «Запрет полетов авиации ПАНХ между аэропортами снят тчк прошу принять меры выполнения квартального плана по налету часов зпт перевозки пассажиров грузов тчк».

Такова диалектика.

Шайдеров стал выступать на собраниях, писать докладные записки руководству, полагая, что открывает глаза на существующие проблемы. Так, может быть, Шайдеров вздор писал, «вплоть до клеветнических заявлений», как сказано в последних характеристиках? Да нет. Многое из того, о чем он размышлял, буквально «носилось в воздухе». За самостоятельные занятия экономикой никто никого не наказывает. Применять свои знания в своей работе — кто же не призывает к этому? Можно выступать на семинарах, писать заметки в стенгазету, даже докладные собственному начальству. Выступления в ведомственной печати тоже никого не удивят. С ним соглашались или полемизировали на страницах газеты другие авторы. Дело обычное.

Из ведомства приходили холодные ответы. «Отмеченные вами недостатки в производственной деятельности авиапредприятия действительно имеют место»… «Научно-исследовательскими учреждениями ведется работа»… «После завершения… соответствующие нормативные и методические документы в установленном порядке будут доведены до авиапредприятий». И все чаще в конце слышался упрек в адрес самого Шайдерова.

За короткое время взысканий у него накопилось больше, чем за всю предшествующую летную жизнь. Он педантично возражал, снова указывал на бесхозяйственность. А где бесхозяйственность — там злоупотребления. Стал в глазах руководства уже не летчик Шайдеров, а склочник Шайдеров. Даже рвач — иначе как объяснить, зачем гонялся за загрузкой.

До поры предупреждали по-хорошему, по-свойски. Брось ты все это! Ты что — Витя Бобкин? Ведь не мальчишка. Летал бы себе и летал. В знакомом половине страны стеклянном здании рядом с Центральным аэровокзалом Шайдерову напомнили то ли немецкую, то ли английскую поговорку: «Кто живет в стеклянном доме, не должен бросаться камнями». В переводе это означало: хочешь летать, блюди интересы своего ведомства. Виктора Бобкина тоже предупреждали: ты что — Шайдеров? У него дети взрослые, жена — научный сотрудник, а у тебя трое мал мала меньше и единственная крыша — комната на Каменном.

Виктору Бобкину не повезло, перегрузили машину, и он допустил ЛП — летное происшествие, поломал шасси. Другого, может, и пощадили бы — все-таки дети маленькие, нет жилья на материке, все гнездо — на Мысу, а Бобкина уволили: год восемь месяцев не работал. Потом смилостивились, трудоустроили обратно и теперь не нахвалятся: про экономику забыл, никакой писаниной не занимается!