Коллектив авторов - О фантастике и приключениях (О литературе для детей. Выпуск 5-й)

Самые неожиданные сюжетные ходы не отвлекают внимания читателей от научно-фантастической основы произведений, так как первопричина всех осложнений сюжета кроется в естественном для буржуазных героев стремлении тщательно оберегать свои научные секреты.

Драматический конфликт потребовал от писателя большего внимания к психологической разработке образов героев, что в свою очередь, ничуть не снижая остроты сюжета, укрепило логику его развития, сделало убедительными все его основные повороты.

Примером тому может служить эпизод бегства Брике в романе «Голова профессора Доуэля». Кажется невероятной простота, с какой легкомысленная недалекая Брике обманывает бдительность Керна — человека дальновидного, предусмотрительного, который с иезуитской проницательностью подобрал ключ к психическому состоянию Доуэля, мгновенно разгадал тайную игру Лоран, принял все мыслимые меры к сохранению тайны своих работ и своих преступлений.

На первый взгляд, здесь трафаретный авторский прием, не без натяжки запутанный сюжет. На самом же деле побег Брике, будучи переломным моментом действия романа, является логическим следствием развития событий, в центре которых находится Керн.

«Кто бы мог подумать. Вчерашний труп сбежал!» — восклицает в растерянности Керн, сразу же объясняя глубокий смысл случившегося.

Реакция Керна на побег Брике, ведущий к столь гибельным для его дела последствиям, снимает элемент случайности с решения основного конфликта. Становится очевидным, что Керн, в силу особенностей своего характера, в силу извращенного понимания задач научного исследования и, прежде всего, в силу основанного на крайнем индивидуализме пренебрежительного отношения к своим «пациентам», видел в Брике не живую человеческую душу, а лишь подопытный материал — объект сенсационного эксперимента и главный экспонат для рекламы своих достижений. А потому он и предположить не мог, что у этой новой «Галатеи» возникнет стремление покинуть лабораторию ее деспотичного «Пигмалиона».

Так одним эпизодом Беляев круто изменяет развитие событий в романе, раскрывает противоречивость характера героя, казавшегося поначалу штампованным злодеем, убеждает в закономерности его поражения и исподволь, ненавязчиво, проводит мысль о неизбежном крушении антигуманистических сил в современной буржуазной науке.

Насколько психологические экскурсы Беляева тесно увязаны с основным содержанием произведения (социальным и научным) и развитием сюжетной канвы, видно на примере образа лаборантки Керна — Лоран.

Глазами Мари Лоран читатель знакомится с основой фантастического вымысла романа — оживленными человеческими головами. Именно из разговора Лоран с головой профессора Доуэля мы узнаем подробности столь необычного существования человеческой головы. Казалось бы, чего еще желать в научно-фантастическом произведении?

Однако писатель, не ограничиваясь рассказом Доуэля о своих ощущениях, вводит короткую сцену в спальне Лоран и показывает, как взволнованная девушка, пытаясь осмыслить увиденное и услышанное, неожиданно приходит к мысли о счастье и радости быть человеком.

«Мари… вспоминала каждое слово головы и старалась вообразить себя на ее месте: тихонько касалась языком своих губ, неба, зубов и думала: „Это все, что может делать голова. Можно прикусить губы, кончик языка. Можно шевелить бровями. Ворочать глазами. Закрывать и открывать их. Рот и глаза. Больше ни одного движения. Нет, еще можно немного шевелить кожей на лбу. И больше ничего…“ Потом вдруг Мари начала хватать свои плечи, колени, руки, гладить себя по груди, запускала пальцы в густые волосы и шептала:

— Боже мой! Как я счастлива! Как много я имею! Какая я богатая! И я не знала, не чувствовала этого!»

Расширяя таким «доказательством от противного» представления об ощущениях оживленной головы, заставляя читателя поверить в свой фантастический вымысел, автор одновременно углубляет образ героини, раскрывает нервность, впечатлительность, известную рефлективность ее натуры, подчеркивает ее чистоту и наивность. Тем большее напряжение возникает в сценах борьбы Мари с изощренными попытками психиатра Равино расшатать ее психику, разрушить ее сознание.

Здесь, как и в первом примере, попытка психологически углубить образ помогает полнее раскрыть сущность научно-фантастических идей произведения, а заодно и сохранить до последних страниц остроту его сюжета.

При этом Беляев проявляет значительную гибкость в выборе художественных средств, сочетая трагическое с комическим, психологический анализ — с откровенным шаржем.

«Представляю, какой фурор произведет мое появление среди подруг», — предвкушает Брике, уверенная, что Керн после операции беспрепятственно ее отпустит.

Однако сам Керн думает иначе:

«Он проделал огромный труд, разрешил сложнейшую задачу, совершил невозможное вовсе не для того, чтобы Брике производила фурор среди своих легкомысленных подруг. Он сам хотел произвести фурор демонстрацией Брике перед ученым обществом».

Сближая на мгновение тщеславные замыслы выдающегося хирурга и девицы сомнительного поведения, писатель развенчивает своего героя, раскрывая спекулятивный характер его ученой карьеры.

Таким образом, лучшие произведения Беляева на деле опровергают представление о «непсихологичности» научной фантастики и противостоят вытекающим из недооценки ее возможностей попыткам вывести научную фантастику за рамки «большой литературы».

Будем, однако, объективны: заслуга Беляева здесь не столько в художественном новаторстве, сколько в приверженности основному направлению развития научно-фантастической литературы, наметившемуся еще в творчестве Уэллса и до него — в поздних произведениях Жюля Верна. Тенденция к углублению социальных конфликтов, драматизации и психологизации научной фантастики была естественной реакцией основоположника этого жанра на обострение противоречий в буржуазном обществе в эпоху империализма.

В дальнейшем эта тенденция легла в основу творческого развития Уэллса, и ей же следовал Беляев в произведениях, посвященных зарубежной жизни.

Сходство сюжетов и научно-фантастических мотивов в произведениях Беляева и его знаменитых предшественников породило взгляд на советского писателя как на эпигона и подражателя. Это предвзятое мнение подкреплялось ссылками на успех его произведений, построенных на зарубежном материале и трудности, встреченные Беляевым в работе над произведениями о советской науке.

Действительно, нельзя не заметить сходства таких произведений, как «Продавец воздуха» Беляева и «Удивительные приключения экспедиции Барсака» Жюля Верна, как «Человек-амфибия» и «Остров доктора Моро» Г. Уэллса, рассказов «Светопреставление» Беляева и «Новейший ускоритель» Г. Уэллса, рассказа «Ни жизнь, ни смерть» и «Рип ван Винкль» В. Ирвинга или «Когда спящий проснется» Г. Уэллса.