Николай Дедок - ЦВЕТА ПАРАЛЛЕЛЬНОГО МИРА

— Кто такие Маханя и Толкачиха?

— Это мои московские шлюхи! — Хоккей честно поехал в ШИЗО.

Однажды в Могилёвскую колонию приехали какие-то курсанты. Пройдя по «центральной аллее» они пошли дальше — осматривать зону, один курсант отстал и начал оглядывать зарешёченные локальные участки вокруг себя. На его несчастье в одном из них стоял Хоккей. Вцепившись руками в решётку, он уставился на курсанта сумасшедшими глазами и цедил в его сторону какие-то немыслимые ругательства:

— Чё смотришь, сука б л* дь… Приехали пидарасы, свинобыдло е*аное!..

Курсантик счёл за лучшее догнать своих…

Не знаю, били его менты на пятнадцатке или нет, но в ШИЗО он катался регулярно. Впрочем, на его поведение это никак не влияло.

Но самым активным рассадником умопомешательства среди зэков является, безусловно, крытая. В группе риска — люди с большими сроками, как те, кто сидит в одиночках, так и те, кто сидит в общих хатах. Стеснённое пространство, постоянные конфликты, ругань, накалённая атмосфера, страх, невозможность сменить обстановку, провокации и издевательства со стороны ментов, долгие годы заключения впереди и, как следствие, — безысходность, очень этому способствуют.

Одиночек на всех не хватает, поэтому администрация часто сажает «ненормальных» в кичу. Однажды, сидя в тамошнем ШИЗО (оно, ко всему, ещё и находится в подвале), поздно вечером, в одной из соседних камер внезапно стали раздаваться громкие ритмичные удары и дикий вопль:

— Лю-ди!!! Лю-ди!!!

Удары не прекращались добрый час, перемежаясь криками: «Выпустите меня отсюда!!!» пока корпусной не пришел и не надавал тумаков буяну. На тот день он успокоился, но на следующий всё началось вновь.

Я стал интересоваться у пацанов в соседних камерах, что там происходит, но кроме «у кого-то из нечисти крышу сорвало», так ничего и не добился. Сказать, что я испытывал к этому человеку сильное сочувствие, было бы лицемерием. Но, постаравшись представить уровень страха и отчаяния, который заставил его, сидя в подвале крытой тюрьмы, молотить ногой в двери и звать «людей», я по-настоящему ужаснулся. Однообразие, безнадёжность, давящая камера кичи, психическая болезнь и, наверняка, огромный срок впереди — это настоящая бездна.

Стоит заметить, что у большинства «улетевших» помешательство проявляется периодически, время от времени. Случаются и периоды просветления. Таким был, например, Саня по кличке «Шрек» — ещё один обитатель Могилёвской крытой. Этому парню не было и 30 лет. В детстве он учился в школе для детей с задержками психического развития. Родители у него если и были, то в тюрьме не помогали никак и, отсиживая свой срок за убийство, «грева» он не получал вообще. Держали его, как правило, в одиночке, потому что ни с кем не уживался. Обычно в его камере было тихо, но время от времени оттуда начинала раздаваться ругань в адрес мусоров — как по поводу так и без. Вымещал свою злость он, как правило, на контролёрах, которые заглядывали в кормушку во время раздачи еды. Но хуже всего было, когда у Шрека кончались сигареты. Поскольку денег для отоваривания в лавке у него не было, он занимался тем, что клянчил их у ментов. На день ему давали около 5 штук «Примы». Если давать переставали, он начинал орать и бить в двери, ломать камерную мебель, умывальник, бить стекло в оконной раме. В знак «протеста» против жадности ментов он отказывался идти на прогулку, сопровождая это отборной руганью в их адрес.

Менты били Шрека часто. Иногда прямо в камере, иногда выводя на «сборку», но всегда — без особого эффекта. В моменты особого буйства, когда шум из его камеры совсем уж доставал продольных, они просто вызывали врача, который делал ему укол (как говорили зэки — аминазина), и на какие-нибудь сутки Шрек успокаивался.

Но как Хоккей был знаменитостью в ИК-15, так знаменитостью Могилёвской крытой была Ира. Одна из немногих повстречавшихся мне женщин-крытчиц, она сидела со мной в соседней камере: я был в 18-й, она в 19-й. Уровень помешательства, который она демонстрировала, был просто ужасающим. Каждый день из 24 часов в сутках примерно 5–6 часов — независимо от времени суток, это могло быть и раннее утро, и поздняя ночь — из её камеры доносился непрерывный бессвязный текст, представлявший собой поток больного сознания. Воспроизвести даже маленькую его часть я никак не могу — память отказывалась это фиксировать. Скажем так, она начинала говорить о чём-то, например, о самолётах, или об увиденном по телевизору, или о планетах и галактиках, говорила об этом несколько предложений, потом, цепляясь за последние слова предложения, начинала от них уже новую тему — и так бесконечно. Что было для меня самым поразительным, она не просто говорила, она кричала, орала настолько громко, что её было слышно на всём этаже, а если она подходила к окну — то и на всех остальных этажах. Свою речь она неизменно перемежала угрозами и матерщиной в адрес мусоров. Изысканно и вычурно материла их и когда её выводили на прогулку. Те легавые, что поумнее, просто молчали, более ущербные начинали лаять её в ответ.

Ира активно общалась с соседними хатами через «решку» — выпрашивала сигареты. И горе было той хате, из которой в её адрес была сказана грубость или проявлено неуважение: она вылазила на подоконник и часами поносила её обитателей — и это слушала вся тюрьма. В отместку ментам за то, что не дают сигареты, или просто ради развлечения она могла стать голой на ежедневной проверке. Или начать тарабанить в батареи глубокой ночью, лишая сна, фактически, весь этаж. В таком случае приходил врач и колол Ире аминазин.

А вот те зэки, кто с ней переписывался, говорили, что, судя по вполне осмысленным и даже литературным письмам-малявам 39-летняя Ира — вполне приличная женщина с высшим образованием, у которой на воле осталась дочь. Именно стремясь обеспечить её Ира, как говорят, и взялась таскать из России наркотики, за что и получила 12 лет колонии строгого режима…

Человека, потерявшего рассудок, администрация рассматривает, как досадное недоразумение. Если он «тихий», то есть своим помешательством не нарушает режим содержания (таких полным-полно), на него вообще никто не обратит внимание. Ну сошел с ума человек — с кем не бывает? Ни о каком лечении говорить не приходится: в тюремной аптечке есть только валерьянка (от всех нервных расстройств) и аминазин для успокоения буйных. Говорить про профилактику психических расстройств в ИУ и вовсе смешно. В каждом исправительном учреждении всего один психолог (кстати, мент в форме, что явно не способствует доверительным отношениям между ним и зэками). В зонах, где работа со «спецконтингентом» поставлена хоть на какой-то, пусть показушный, уровень, он встречает приезжающих с этапа и общается с ними, иногда — может организовать посещение молельной комнаты или церкви. На этом всё. По режиму он обязан проводить регулярные беседы с каждым осуждённым, но реально ли это, если в колонии, например, 1500 человек? В некоторых колониях я за всё время нахождения там психолога не видел вовсе. То есть человек числится в штате, заполняет какие-то бумажки, делает вид, что чем-то занимается, получает за это зарплату — но при этом реально не выполняет совершенно ничего. Ну а далее ДИН отчитывается в МВД о «психологической работе» и «индивидуальном подходе» к осуждённым, МВД, в свою очередь, вешает лапшу на уши международным организациям — как качественно и гуманно работает в Беларуси пенитенциарная система — и все довольны. Зато тюрьмы и колонии продолжают перемалывать чьи-то мозги, готовя к выходу на волю моральных инвалидов. Карательная система построена так, чтобы работать со следствиями, а не с причинами. Повесился кто-то в камере? Зачем выяснять, что к этому привело, лучше отобрать по всей тюрьме шнурки, ремни и нитки — чтоб не смогли повеситься, даже если очень захотят. Кого-то сорвало с катушек и он/она стал(а) молотить по дверям ногами с дикими криками? Вколоть аминазина — пусть на другой смене вопит, сколько хочет! И всем плевать, в чём причина: режимники отправили назад передачу от родственников, на воле мать умерла или просто отчаяние довело до неадеквата.