Герман Назаров - Мифы советской эпохи

После первого же выстрела шофер Ленина С. К. Гиль увидел высунувшуюся из толпы женскую руку с браунингом. Выхватив револьвер, он выскочил из машины и бросился за стрелявшей, но, заметив, что Ленин лежит на земле, вернулся к нему. Ленин хриплым, изменившимся голосом с явным усилием спросил его: «Поймали его или нет?» На что Гиль поспешно сказал: «Молчите, не говорите. Вам тяжело».

В это время Гиль увидел бегущего прямо на него возбужденного матроса, державшего правую руку в кармане. Шофер крикнул ему, закрывая своим телом Ленина: «Стой! Стреляю!» Матрос круто свернул налево и выбежал за ворота. Какая-то женщина, увидев склонившегося над Лениным Гиля с револьвером в руках, вцепилась в него, крича: «Что вы делаете? Не стреляйте!» Но в это время от цеха ей крикнули: «Это свой! Свой!» К Гилю от цеха бежали трое вооруженных людей. «Мы — заводской комитет! Свои!»

На опустевшем дворе около Ленина собралось несколько активистов. Они помогли Ленину встать, сняли пальто, пиджак. Санитар Сафронов перевязал рану куском собственной рубашки. Потом его усадили на заднее сиденье, двое сели рядом с ним. Гиль вырулил за ворота и погнал машину в Кремль. «Подъехал прямо к квартире Владимира Ильича во двор. Здесь мы все трое помогли выйти Владимиру Ильичу из автомобиля… Мы стали просить и умолять его, чтобы он разрешил нам внести его, но никакие уговоры не помогли, и он твердо сказал: «Я пойду сам»… И он, опираясь на нас, пошел по крутой лестнице на третий этаж»…

Террористку задержал помощник военного комиссара 5-й Московской советской пехотной дивизии С. Батулин. После митинга он застрял в заторе, созданном Новиковым, и, выбравшись с задержкой в 1–2 минуты во двор, поспешил к группе, собравшейся около автомобиля. Когда до нее оставалось 10–15 шагов, прогремели выстрелы, и Ленин упал на землю лицом вниз.

— Я понял, что на жизнь тов. Ленина было произведено покушение, — показывал в тот же день Батулин. — Человека, стрелявшего в тов. Ленина, я не видел. Я не растерялся и закричал: «Держите убийцу товарища Ленина!» И с этими криками выбежал на Серпуховку, по которой одиночным порядком и группами бежали в различных направлениях перепуганные выстрелами и общей сумятицей люди.

Добежав до стрелки, Батулин в смущении остановился. Ловить было некого. И вдруг позади себя около дерева он увидел странного вида женщину с портфелем и зонтиком в руках. Заподозрив в ней человека, стрелявшего в Ленина, помощник комиссара задержал ее и повел обратно на завод, где возмущенные рабочие едва не учинили над ней самосуд. Активисты вызвали заводскую машину и доставили Каплан в Замоскворецкий военный комиссариат. Здесь ее тщательно обыскали, и в присутствии председателя Московского трибунала А. Дьяконова, комиссара Замоскворечья И. Косиора, С. Батулина, комиссара И. Пиотровского и рабочего-михельсоновца А. Уварова она сделала официальное заявление:

«Я — Фанни Ефимовна Каплан. Под этим именем отбывала каторгу в Акатуе. На каторге пробыла 11 лет. Сегодня я стреляла в Ленина. Я стреляла по собственному побуждению. Я считаю его предателем революции. Ни к какой партии не принадлежу, но считаю себя социалисткой».

Затем Каплан ответила на некоторые вопросы: возраст — 28 лет; место рождения — Виленская губерния; в Акатуе сидела как анархистка, хотя теперь к ним не принадлежит; в Ленина стреляла по собственному решению, так как он «подрывает у трудящихся веру в народовластие». На вопросы о том, сколько раз выстрелила, какой системы ее пистолет, кто ее знакомые, были ли у нее сообщники, каковы их политические взгляды, отвечать отказалась. Не пожелала она подписать и протокол допроса; его подписали как свидетели Батулин, Пиотровский и Уваров. В 11.30 вечера допрос в Замоскворецком комиссариате закончился, и Каплан отправили на Лубянку в ВЧК. Здесь в первом часу ночи было проведено еще четыре допроса. Первым допрашивал заместитель Дзержинского, Я. Петерс, вторым — нарком юстиции РСФСР Д. Курский, третьим — снова Петерс, четвертым — заведующий отделом ВЧК Н. Скрыпник. Эти допросы завершились в 2.25 утра и заняли в общей сложности около полутора часов. Каплан твердила, что в Ленина стреляла она, но не сказала ничего, что позволило бы выявить подлинных организаторов покушения. После этого ее оставили в покое.

Утром 3 сентября на Лубянку явился комендант Кремля, бывший балтийский матрос П. Мальков, с предписанием перевести Каплан в Кремль в полуподвальную комнату, тщательно охраняемую латышскими стрелками. А через несколько часов секретарь ВЦИК Аванесов вручил Малькову постановление ВЧК о расстреле Каплан.

— Когда? — коротко спросил Мальков.

— Сегодня. Немедленно, — ответил Аванесов и, помолчав минуту, спросил: — Где, думаешь, лучше?

— Пожалуй, во дворе Автоброневого отряда, в тупике.

— Согласен.

— Где закопаем? — поинтересовался Мальков.

— Этого мы не предусмотрели. Надо спросить у Якова Михайловича.

Пошли к Свердлову. В кабинете Аванесов спросил: где хоронить Каплан. И тут, как вспоминает Мальков, Яков Михайлович «медленно поднялся и, тяжело опустив руки на стол, будто придавив что-то, чуть подавшись вперед, жестко, раздельно произнес: «Хоронить Каплан не будем. Останки уничтожить без следа»…

Мальков тут же отправился в комендатуру, вызвал несколько латышских стрелков-коммунистов и вместе с ними отправился в Автоброневой отряд, находившийся напротив Детской половины Большого дворца. Здесь он велел начальнику отряда выкатить из боксов несколько грузовиков и запустить моторы, а в тупик загнать легковую машину, повернув ее радиатором к воротам… Поставив в воротах двух латышей, которым было запрещено кого-либо пропускать, Мальков пошел за Каплан и через несколько минут вывел ее во двор отряда.

«К моему неудовольствию, — вспоминал он, — я застал здесь Демьяна Бедного, прибежавшего на шум моторов. Квартира Демьяна находилась как раз над Автоброневым отрядом, и по лестнице черного хода, о котором я забыл, он спустился прямо во двор. Увидя меня вместе с Каплан, Демьян сразу понял, в чем дело, нервно закусил губу и молча отступил на шаг. Однако уходить он не собирался. Ну что же! Пусть будет свидетелем.

— К машине! — подал я отрывистую команду, указав на стоящий в тупике автомобиль. Судорожно передернув плечами, Фанни Каплан сделала один шаг, другой… Я поднял пистолет…

Было 4 часа дня 3 сентября 1918 года. Возмездие свершилось. Приговор был исполнен. Исполнил его я, член партии большевиков, матрос Балтийского флота, комендант Московского Кремля Павел Дмитриевич Мальков — собственноручном… Тело террористки было, как утверждают, сожжено в железной бочке в Александровском саду…»