Герман Назаров - Мифы советской эпохи

Независимый образ действий Щастного, его пренебрежение к распоряжениям из Смольного привели петроградского вождя Зиновьева в паническое состояние. Узнав, что командующий приказал перевести несколько дивизионов миноносцев на стоянку в Петроград, Зиновьев настрочил в Москву донесение, что Щастный готовит контрреволюционный переворот.

На срочном совещании у Свердлова собрались Троцкий, Раскольников и Дыбенко — все те, кто в июле 1917 года обещали германскому генштабисту сдать немцам Балтийский флот и из-за Щастного не выполнившие этого обязательства. Неудивительно, что они жаждали погубить опасного разоблачителя. Троцкий назначил на 29 мая заседание коллегии Высшего военного совета и вызвал на него Щастного. На этом заседании заговорщики и арестовали командующего… В этот же день был учрежден Верховный ревтрибунал.

20 июня 1918 года открылась первая сессия Верховного революционного трибунала. Первым слушалось дело Щастного. Председательствовал Александр Медведев — отец ныне известного правозащитника и историка Роя Медведева. Государственный обвинитель — Крыленко. Свидетелями должны были быть Троцкий, Раскольников, Блохин, Руте, Сакс, Флеровский — все сподвижники и ставленники Троцкого. Но из всех свидетелей присутствовал один только Троцкий.

Защитник Щастного адвокат Жданов ходатайствовал о переносе дела до вызова всех свидетелей, но Медведев отклонил это ходатайство, и суд приступил к допросу единственного свидетеля. Смысл его обвинений сводился к тому, что Щастный хотел поссорить флот с советской властью и для этого сам сочинил документы о связях его, Троцкого, с германским генштабом! Государственный обвинитель Крыленко поддержал обвинение в полном объеме. Ошеломленный защитник Жданов заявил, что фактического материала слишком мало и что обвинение базируется на умозаключениях и выводах, часто грешащих против логики, но на его слова суд не обратил никакого внимания. Затем последнее слово было предоставлено Щастному, который сказал, что он приложил все силы для благополучного вывода Балтфлота в русские воды и что для обвинений его в попытке создать катастрофическое положение на флоте нет никаких оснований. Далее он заявил, что Троцкий неопровержимыми документами уличен в тайных связях с германским генштабом, и тут Троцкий не выдержал и в бешенстве закричал, что Щастный — изменник. При этих словах Алексей Михайлович подошел к Троцкому и ударил его по лицу…

На следующий день, 21 июня, председатель суда зачитал приговор, неслыханный по своему цинизму. Революционный трибунал признал доказанным, что Щастный «сознательно и явно подготовлял условия для контрреволюционного государственного переворота… С этой целью, воспользовавшись тяжелым и тревожным состоянием флота, в связи с возможной необходимостью в интересах революции уничтожения его и кронштадтских крепостей, вел контрреволюционную агитацию в Совете комиссаров флота и в Совете флагманов с предъявлением в их среде провокационных документов, явно подложных, о якобы имеющемся у советской власти секретного соглашения с немецким командованием об уничтожении флота или о сдаче его немцам…»

Дезавуировав таким простым и дешевым приемом ценнейшие документы, добытые русской контрразведкой, трибунал постановил расстрелять Щастного в течение 24 часов…

Ходило много слухов о том, как был расстрелян и похоронен русский герой капитан Щастный. Просматривая газету «Заря», издававшуюся когда-то в Харбине, я наткнулся на статью А. Лукина, в которой был приведен рассказ комиссара 1-го Рогожско-Симоновского комиссариата в Москве Андриевского, приведшего в исполнение приговор ревтрибунала и расстрелявшего Щастного.

— Так вот как это было. Ночью сидел у себя в комиссариате, как вдруг зазвонил телефон. «Откуда?» — спрашиваю. «Из Кремля. Комендант, пришлите наряд». В ту ночь мой комиссариат нес дежурство по расстрелу. Ну, значит, забрал китайцев, помощника и еду в Кремль. Мы тогда для таких надобностей мобилизовали всех «кули». Обычно особых формальностей не бывает. Делается просто. Подъезжаем к определенному подъезду, арестованных выводят, сажают в грузовик между китайцами и отвозят куда следует. Я в этих случаях сижу рядом с шофером и даже не вижу арестованных, их принимает мой помощник, пересчитывает и вручает мне только список. Не просматривая, сую его в карман, а когда слышу, как хлопают дверки машины и кричат «готово!» — приказываю ехать.

Так было и на этот раз. Однако только мы отъехали, как послышались крики: «Стоп! Остановись!» — «Что за дьявол?» — подумал я. Подбегают люди. Зовут в канцелярию Кремля. Комендант мне и говорит: «Сегодня дело особое. Будете расстреливать адмирала Щастного. Так, чтобы его сторонники как-нибудь его не перехватили или потом не вырыли и не причинили нам осложнений, расстреляйте его во дворе Александровского военного училища, а потом отвезете на Ходынку, где и зароете. Ежели будет дерн или трава, снимите осторожно, а потом уложите, чтобы не осталось следа».

Китайский красноармейский отряд из охраны Смольного. Эти люди в Москве в 1918 году расстреляли капитана Щастного

…Подъехали… Въехали во двор училища. Заброшено совсем. Остановились. Вылезают китайцы, за ними арестант. На этот раз он только один. Дай, думаю, взгляну, что за птица такая. Много слышал о нем, а никогда не видел. Подхожу. Темно, как у арапа… В двух шагах ничего не разобрать. Училище словно кладбище.

Вижу — стоит одинокая фигура. Подошел вплотную. На голове белеет фуражка. Лицо показалось симпатичным. Смотрю в глаза. Жаль мне его стало, я и говорю: «Адмирал, у меня маузер, инструмент надежный. Хотите, я сам застрелю вас, чтобы не погибать вам, русскому офицеру, от поганых рук». Сказал и смотрю на него. Жарко ему стало от моих слов. Снял фуражку, отер лоб. Но не отвечает ничего, а только мнет белую фуражку. Смотрит в сторону. «Нет, — говорит, — ваша рука может дрогнуть, и вы только пораните меня. Уж пусть лучше расстреляют китайцы. А так как тут темно, я буду держать фуражку у сердца, пусть целят в нее». «Воля ваша, адмирал», — сказал я.

Приказал китайцам приготовиться, а шоферу завести мотор. Китайцы зарядили винтовки, подошли ближе. Щастный прижал фуражку. Видел только его силуэт да белеющее пятно фуражки. Загудел мотор. Я даже залпа не слышал. Только увидел, как Щастный, точно птица, взмахнул руками, фуражка отлетела, и он упал.

Китайцы засунули его в мешок, взвалили на грузовик. Я обежал двор, не позабыли ли чего. Вижу, что-то белеет. Смотрю — фуражка. Сунул ее в карман… — С этими словами Андриевский встал, выдвинул ящик шкафа и достал фуражку. Весь чехол был в дырочках, будто от дробинок.