Герман Назаров - Мифы советской эпохи

Для испытаний зарядов-цилиндров были изготовлены стальные корпуса — камеры сгорания со сменными днищами. Число и размеры сопловых отверстий в днищах были разные, чтобы исследовать, как это влияет на давление в камере сгорания.

Как удалось сделать пороховые заряды прочными, нерассыпающимися? Был ли применен летучий растворитель (спирт, эфир), который требовалось удалять из сырой пороховой массы длительной сушкой, или нашли нелетучий, с которым сушка требовалась минимальная?

Об этом пишет И. П. Граве — прямо в заявке от 14 июля 1916 года, той самой, о которой было доложено на I Всероссийском съезде по вопросам изобретений: «В качестве движущего состава может быть обычный форсовый состав, или, что было бы много лучше, бездымный порох, приготовленный с примесью твердого растворителя. О пригодности и преимуществах бездымного пороха в качестве ракетного состава мною может быть доложено лично, если в этом встретится надобность…»

В специальной литературе за период 1910–1930 гг. очень мало публикаций о порохах, взрывчатых веществах, снарядах. Это неудивительно — область секретная… Но кое-что нашлось. В частности, о нелетучих примесях для желатинирования (застудневания) бездымного пороха: «В патентах уже имеется почти сотня таких веществ, и, кажется, не исключена возможность, что некоторые из множества технически мало известных препаратов окажутся действительно пригодными», — писал в книге «Бездымный порох» немецкий специалист Г. Брунсвиг спустя 10 лет после заявки Граве, тоже засекреченной, так что, естественно, Брунсвиг о ней не знал. И далее: «Желатинированный порох с большим содержанием растворителя, частично улетучивающегося с течением времени, не дает никакой гарантии в неизменяемости баллистических свойств. С улетучиванием растворителя повышается скорость горения пороха, и при сильном повышении давления является опасность для оружия и боевых припасов. Это относится в равной мере к обоим порохам; все-таки удалось приготовить нитроглицериновый порох без употребления летучего растворителя, тогда как для пироксилинового пороха (его и предлагал использовать И. П. Граве. — Г. Н .) такая возможность не представляется». Здесь же — примечание переводчика (на русском языке книга опубликована в 1933 году): «В настоящее время возможно и пироксилиновый порох готовить на летучем растворителе. Это ошибка, скорее описка то ли автора, то ли переводчика, на нее обратил внимание Граве и поправил на полях своего экземпляра книги: «Известна еще до войны возможность готовить пироксилиновый порох на нелетучем растворителе».

Также и академик Я. Б. Зельдович в книге «Теория нестационарного горения пороха» (М., «Наука», 1975) отметил: «В реактивной технике желатинированный порох был предложен в 1915 году И. П. Граве».

Закончить испытания в 1916 году Граве не удалось. Опыты были отложены до будущего лета. Все пороховые цилиндры вместе с изготовленными для них корпусами снарядов были переданы в военную лабораторию Главного артиллерийского полигона.

Однако в 1917 году полковник Граве прежде всего решает — с кем быть. Он дворянин, достаточно состоятелен, чтобы обеспечить себе безбедную жизнь за границей. Но он остается в России. Его выбирают заместителем начальника Академии по учебной части, он хлопочет об организации баллистической лаборатории (которую впоследствии и возглавляет), становится членом и консультантом Комиссии особых артиллерийских опытов — КОСАРТОПа [2] Весной 1918 года немцы обстреляли Париж через линию фронта с расстояния 120 километров. Сначала сообщения об этом показались нашим специалистам выдумкой: максимальная дальность артиллерийской стрельбы в то время не превышала 40 километров. Но бывший начальник Главного артиллерийского полигона В. М. Трофимов провел расчеты и показал, что можно получить еще большую дальность — до 140 километров. И в декабре 1918 года Военно-законодательный совет Республики постановил: организовать КОСАРТОП под председательством В. М. Трофимова. Работали в Комиссии академики В. Н. Ипатьев, П. П. Лазарев, А. Н. Крылов, Н. П. Молчанов, профессора Н. Е. Жуковский, С. А. Чаплыгин, В. П. Ветчинкин. Из артиллеристов, кроме И. П. Граве, Н. Ф. Дроздов, Г. А. Забудский, Р. А. Дурлахов. .

В КОСАРТОПе в 1919–1926 годах развернулись и работы по созданию реактивной артиллерии. В эту работу Граве вовлек своих учеников, выпускников академии, оставшихся в ней преподавать: О. Г. Филиппова, С. А. Серикова и М Е. Серебрякова. Их тема — пороха. А о своей собственной заявке, от 14 июля 1916 года, он пишет начальнику Артакадемии (точной даты письма установить не удалось):

«Относительно предпринятых мною шагов в отношении доведения до сведения заинтересованных кругов о моем предложении, сообщаю, что еще в 1921 г. я, как только возник ОВИ (отдел военных изобретений. — Г. Н. ), обратился туда со своим предложением, причем мне известно, что у ОВИ по этому вопросу была переписка сотрудника ОВИ т. Изенбека приступить к разработке этого предложения, на что я тогда же согласился.

Дело, однако, не пошло, и в связи с этим мною была подана жалоба, дошедшая до Особого отдела, в который осенью 1924 года меня вызывали для дачи личных показаний (фамилия следователя, приезжавшего из Москвы, т. Горбачев).

После этого, зная, что и Реввоенсовету и Особому отделу хорошо известно о моем предложении, я никаких шагов делать не мог, а также не мог сам лично разрабатывать за непредставлением мне затребованных материалов. Позднее, в 1925 г., когда до меня через И. В. Стефановича (коллега Граве по Артакадемии. — Г. И. ) дошли слухи о том, что мое предложение кем-то разрабатывается при официальной поддержке, я заявил письменный протест бывшему председателю ОВИ В. А. Петрову, а также и нач. артиллерии Ю. М. Шейдеману (последнему через его помощника Шафрова).

Далее, когда в 1926–1927 гг. после выхода положения о патентах дело дошло до присуждения мне патента, я, зная порядок прохождения всех заявок через Реввоенсовет, не имел никаких оснований считать, что мое предложение неизвестно последнему, и считал какие-либо обращения излишними по этому поводу, так как в записке, сопровождавшей мою первоначальную заявку, значение моего предложения было в достаточной мере разъяснено».

То есть Граве знал, что на его предложение наконец-то обратили внимание и кто-то что-то по нему разрабатывает. «Всех нас обходят, — записывает он в дневнике. — Вначале я думал, что партийцы боятся у нас заразиться, опасаются нашего «вредного влияния», как об этом как-то случайно проболтался один из комиссаров, Коля Степанов. Но, конечно, это не объяснение. Вопрос более сложный. Тут и остатки начального исходного спецеедства, тут и глубокое недоверие, тут и классовая вражда, особенно к старым военным, тут и результат длительной агитации против «золотопогонников». Может быть, тут и расплата за чужие грехи… Профессоров вышвыривали сначала по одиночке, а затем (1930–1931 гг.) и пачками, даже не останавливаясь перед оголением ряда кафедр».