Стивен Поттс - Второе нашествие марксиан: Беллетристика братьев Стругацких

«Я никогда не сомневался в правильности коммунистических идей, хотя я и не член партии… Я знаком и с другими философиями, но ни одна не отвечает моим требованиям так, как коммунизм».

Даже если это заявление было сделано по дипломатическим или ироническим соображениям, оно не опровергает присущей произведениям братьев Стругацких склонности к лучшим надеждам марксизма. Несмотря на их возрастающие сомнения в человеческих возможностях и либеральный гуманизм в центре их философии, трудно понять, как кто-то (находящийся по любую сторону идеологического барьера) может назвать их диссидентами.

Если они, с точки зрения советских верхов, и были в чем-то виновны, так это в неортодоксальности, с которой они проповедовали свои ценности, а также в вынужденном, но растущем скептицизме, по отношению как к системе — за ее внутренний консерватизм, так и к массам — за их податливость. Как уже замечалось, наиболее явная критика Стругацких последовала за их сатирическими произведениями конца 1960-х, в которых они наиболее близко по стилю подошли к официально разрешенной сатире «Крокодила». Это был также период между романами «Хищные вещи века» и «Обитаемый остров», когда противоречия в творчестве братьев Стругацких принимали в советской критике преувеличенные размеры, и когда у них были наибольшие сложности с публикациями своих произведений отдельным изданием; ни «Улитка на склоне», ни «Гадкие лебеди» не появились в их родной стране книжным изданием. Но эти произведения — не самые политически противоречивые из их работ. «Сказка о Тройке» критиковала бюрократию не менее резко, чем «Улитка на склоне», а «Гадкие лебеди», хотя и выделяются больше своим грубым реализмом, нежели критикой советской системы, которую проще найти в более поздних произведениях — «Обитаемый остров» и «За миллиард лет до конца света».

Если у этих двух произведений, «запрещенных цензурой», — «Гадкие лебеди» и «Улитка на склоне» и есть что-то общее, помимо предположения, что революционные изменения могут произойти только за счет отказа от гуманности, это мрачность их видения. Фактически, многие из тех, кто сильнее всего критиковали Стругацких (из тех, кого приводит в своей библиографии Сувин) специально отмечали двусмысленность — по их мнению — и пессимизм этих произведений. Поразительно, насколько их обвинения схожи с теми, которые в то же время американские консервативные критики выдвигали против нашей неортодоксальной литературы 1960-х, или — ближе к теме — к тем, которые «старая гвардия» американской научной фантастики выдвигала против «новой волны» десятилетия.

Другие свидетельства заставляют предположить, что около 1969 года развернулось острое, широко распространенное сокращение публикаций советской научной фантастики, распространившееся даже на писателей, никогда не имевших дела с политическими темами. Возможно, сама «неудобность» таких произведений, как «Гадкие лебеди» и «Улитка на склоне» — научной фантастики сделала их подходящими мишенями для вычеркивания; в СССР, тогда даже больше, чем сейчас, почти вся научная фантастика публиковалась издательствами, связанными либо с научным образованием, либо с молодежью. Для западного критика трудно, если вообще возможно, прочесть мысли издателя (не говоря уже о советском издателе), но история брежневского режима заставляет предположить, что принятие решений в это время характеризовалось неэффективностью наряду с идеологическим компонентом. Сам Аркадий Стругацкий хорошо это знал, поскольку в тот период был редактором одного из центральных издательств, публиковавших фантастику.

Надлежит также принимать во внимание, что советское правительство следовало четкой политике подавления Стругацких. Сами братья, конечно, это отрицали, и сам факт их упорного выдающегося положения в советских публикациях имел тенденцию подтверждать их слова. С другой стороны, их литературный коллега критик Юлий Кагарлицкий заметил, что споры об их работах оставили Стругацких измученными и удрученными. Он заметил также, что, в период «гласности» и «перестройки» не хватает подходящей для книг бумаги, чтобы удовлетворить потребность в изданиях их произведений.

К несчастью, работы Стругацких 1980-х годов выглядят бледнее, нежели их творчество 1960-х и 1970-х годов. Хотя они участвовали в создании фильма «Сталкер», советской киноверсии их повести «Пикник на обочине», в фильме нет того чувства чуждого и критики человеческой жадности, которое делало повесть столь интересной. Другой фильм, «Чародеи», и некоторые небольшие работы, опубликованные недавно в советской периодике, возвращаются к некоторым из их старых, непротиворечивых тем. «Пять ложек эликсира», например, — это короткий сценарий, появившийся в номере журнала «Soviet Literature» (где также опубликовано интервью А.Стругацкого с Федоровым (Fyodorov)), и в котором рассказывается о писателе, которому предложили бессмертие, если он убьет человека; как положительный герой Стругацких, он ценит человеческую жизнь превыше всего и отклоняет предложение.

Эстетическое недомогание позднейших работ Стругацких отражает более широкую тенденцию в советской фантастике, которая с 1960-х годов все дальше отходила от экспериментирования с формами и темами. Некоторые снова обвиняют официальное подавление жанра, напоминающее, хотя и не столь жесткое, сталинские чистки. Но другие указывают на более универсальную тенденцию творческих кругов научной фантастики. В конце концов, американская фантастика сама сравнительно успокоилась после радикальных экспериментов «Новой Волны» 1960-х. Если у нас нет характерной для тоталитарного государства ситуации, когда некий авторитет выбирает, какие книги будут напечатаны, а какие — нет, то демократические силы народных вкусов и рыночных ценностей налагают свои консервативные ограничения на воображение фантастов.

В самом деле, около 1980 года соединенное экономическое и эстетическое ограничение в научной фантастике изгнало последние, наиболее заметные остатки «Новой Волны» с американского рынка: одним ударом две наиболее четко выраженные антологии «Новой Волны» — «Орбита» Дэмона Найта («Orbit», Damon Knight) и «Новые измерения» Роберта Силверберга («New Dimensions», Robert Silverberg) — исчезли, и видные деятели этого течения, подобно Дж. Г.Балларду (J.G.Ballard) обнаружили, что не могут публиковаться в Соединенных Штатах; книги последнего не появлялись на полках книжных магазинов по эту сторону атлантического океана до тех пор, пока его реалистический роман «Империя Солнца», подкрепленный фильмом Спилберга, не даровал ему — международное признание. Остальные столь же смелые авторы, ставшие заметными в 1960-е годы — Сэмюэл Дилэни (Samuel Delany), Томас Диш (Thomas Disch), Норман Спинрад (Norman Spinrad), Барру Мазлберг (Barry Mazlberg) — могут сегодня едва остаться в печати.