Леонид Млечин - Смерть Сталина

Николай Семенович Патоличев, который в мае 1946 года был избран секретарем ЦК и возглавил управление по проверке партийных кадров, вспоминал, как ему позвонил Сталин.

— Ко мне на прием, — сказал вождь, — попросились руководители Молдавии. Они хотят доложить что-то важное. Я разрешил им приехать в Москву, и они приехали. Но не имею времени их принять. Поручаю вам — примите их, разберитесь как следует и к утру дайте предложения. Говорят, что-то у них очень плохо.

Что именно «плохо», Сталин не стал уточнять, хотя прекрасно знал ситуацию в Молдавии: республика умирала от голода. Ему просто не хотелось заниматься неприятным делом, хотя речь шла о судьбе целой республики. И это прекрасно чувствовали в аппарате.

Поручения вождя исполнялись немедленно, если Сталин давал их кому-то лично. Все остальные идеи и указания повисали в воздухе, самое невинное поручение пытались спихнуть на кого-то другого. Полное отсутствие инициативы и самостоятельности было возведено в принцип государственного управления: ничего не решать без товарища Сталина!

— Мы, секретари ЦК, — говорил на совещании Алексей Александрович Кузнецов, — очень многих вопросов не решаем самостоятельно, в этих вопросах мы между собой советуемся и очень часто ставим выше, перед товарищем Сталиным, и по каждому вопросу получаем указания, а вы чересчур самостоятельно решаете.

Партийно-государственный аппарат не работал, а занимался интригами и следил за постоянно менявшейся расстановкой сил наверху.

Аверкий Борисович Аристов стал секретарем ЦК в 1952 году. Он потом рассказывал:

— Сталин вызывал нас, молодых секретарей, и только речи нам произносил. Ничего конкретного мы тогда не делали.

Секретари в приемной вождя отметили, что в 1947 году двери сталинского кабинета распахнулись тысячу двести раз, чтобы принять посетителя. В 1950-м — только семьсот. В 1951-м — пятьсот. В 1950 году состоялось шесть официальных заседаний политбюро, в 1951-м — всего четыре.

Когда Сталин на последнем при его жизни — XIX съезде партии набрал в президиум ЦК неожиданно много новых людей, это означало, что он хотел к ним присмотреться. Он собирал новичков, беседовал с ними, объяснял, как должен действовать секретарь ЦК, каковы обязанности члена президиума. Он готовился заменить ими старое руководство. Его соратники понимали, что им уготована не персональная пенсия, а арест и смерть.

Возраст и состояние здоровья не позволяли Сталину полноценно работать. Но снимать и назначать он еще мог.

Ни один самый близкий ему человек не мог быть уверен в его расположении. Не Берия лишил вождя ближайших сотрудников, а сам Сталин избавился от таких верных ему слуг, как генерал Власик, начальник его личной охраны, и Поскребышев, который был его помощником почти тридцать лет. Отстранил обоих, поскольку подозревал, что они делились информацией о жизни вождя с Берией. А Сталин этого не хотел.

Утечка информация о его личной жизни приводила Иосифа Виссарионовича в бешенство.

Вождь, которого окружение смертельно боялось, все последние годы сам жил в постоянном страхе.

— Сталин боялся покушений, — рассказывал мне профессор Владимир Павлович Наумов, разбиравший сталинские документы. — Зная это, следователи госбезопасности на всех процессах, даже над школьниками, включали в обвинительное заключение подготовку террористического акта против вождя. Если можно было организовать убийство Троцкого, то почему кто-то не возьмется организовать убийство Сталина? Поэтому в последние годы на даче в Волынском он сменил всю охрану и прислугу, за исключением трех человек. Он хотел убрать людей, связанных с теми, кого он выгнал, ведь они могли затаить ненависть и отомстить.

Адмирал Иван Степанович Исаков рассказывал писателю Константину Симонову, как однажды он удостоился чести ужинать у Сталина в Кремле.

«Шли по коридорам, на каждом повороте охранник, деликатно отступающий в проем, как бы упуская из глаз проходящих, но на самом деле передающий их за поворотом глазам другого охранника, который стоит у другого поворота и в свою очередь… Не по себе мне стало, я возьми и брякни:

— Скучно туту вас…

— Почему скучно?

— Да вот — за каждым углом…

— Это вам скучно, а мне не скучно: я иду и думаю, кто из них мне в затылок выстрелит…»

В 1951 году, когда Сталин в последний раз ездил в отпуск, жил в Новом Афоне, он пригласил к себе Хрущева, который тоже отдыхал в Сочи, и Микояна, обосновавшегося в Сухуми. Гостям совместный отдых с престарелым вождем не очень понравился. Хрущев и Микоян вставали рано, гуляли и ждали, пока проснется Сталин. Однажды он вышел из дома, без интереса посмотрел на поджидавших его гостей и вдруг сказал:

— Пропащий я человек. Никому не верю. Сам себе не верю.

По словам Хрущева, они с Микояном буквально онемели и ничего не смогли промолвить в ответ. Да Сталин и не ждал ответа. Это было продолжение какого-то сложного разговора с самим собой.

Внешних признаков недомогания у него не было, вспоминал Дмитрий Трофимович Шепилов, который был тогда главным редактором «Правды». Сталин по-прежнему полночи проводил за трапезой. Не ограничивая себя, ел жирные блюда. Пил одному ему ведомые смеси из разных сортов коньяка, вин и лимонада. Все считали, что он здоров.

Но близкие к нему люди не могли не замечать его странностей. В разгар веселого ужина вождь вдруг вставал и деловым шагом выходил из столовой в вестибюль. Оказавшись за порогом, он круто поворачивался и, стоя у прикрытой двери, напряженно и долго вслушивался: о чем без него говорят. Уловка не имела успеха. Все знали, что Сталин стоит за дверью и подслушивает.

Сталин подозрительно всматривался во всякого, кто по каким-то причинам был задумчив и невесел. Почему он задумался? Что за этим кроется? Сталин требовал, чтобы все присутствующие были веселы, пели и даже танцевали, но только не задумывались. Положение было трудное, так как, кроме Микояна, никто из членов президиума танцевать не умел, но, желая потрафить хозяину, все пытались импровизировать.

С годами подозрительность, маниакальные представления у Сталина явно нарастали. Терзаемый страхами, Сталин обычно ночь проводил за работой: просматривал бумаги, писал, читал. Перед тем как лечь спать, он подолгу стоял у окна: нет ли на земле человеческих следов, не подходил ли кто-то чужой к дому? В последнюю зиму даже запрещал сгребать снег — на снегу скорее разглядишь следы.

Одержимый страхом, иногда ложился спать не раздеваясь. И всякий раз в другой комнате: то в спальне, то в библиотеке, то в столовой. Задавать вопросы никто не решался, поэтому ему стелили сразу в нескольких комнатах.

При выездах с дачи в Кремль и обратно Сталин сам назначал маршрут движения и постоянно менял его.