Леонид Млечин - Смерть Сталина

Серго Орджоникидзе организовал Берии встречу со Сталиным, после чего Лаврентия Павловича перевели на партийную работу — вторым секретарем Закавказского крайкома. Одновременно его утвердили первым секретарем ЦК Компартии Грузии и Тбилисского горкома.

После выступления Хрущева на XX съезде принято считать, что ключевой шаг в карьере Берии — назначение его в конце 1931 года вторым секретарем Заккрайкома — был сделан наперекор мнению местных партийных руководителей волей Сталина.

Это не совсем так. Закавказская Федерация, объединившая Грузию, Азербайджан и Армению, существовала с 1922 по 1936 год. Партийное руководство республик непрерывно конфликтовало между собой, и не Берия был в этих интригах главным, хотя именно он вышел из этой склони победителем.

В Москве были недовольны крайкомом — прежде всего за недостаточные темпы коллективизации. 30 октября 1929 года было принято разгромное постановление ЦК «О дальнейшей работе Заккрайкома ВКП(б)», за которым последовали кадровые перемены. В крайкоме засуетились и за несколько месяцев заставили вступить в колхозы две трети крестьянских хозяйств, что привело к массовому возмущению на селе. Напуганный накалом антиправительственных настроений в стране, Сталин приказал сбавить темпы. Теперь уже крайкому досталось за опасную поспешность в колхозном строительстве, и опять последовали оргвыводы. Ряд руководителей Заккрайкома потеряли свои посты.

Второй секретарь крайкома Амаяк Назаретян, бывший сталинский помощник, был переброшен на Урал председателем областной контрольной комиссии. Освободившееся кресло занял Лаврентий Берия. Но место второго секретаря было для него лишь стартовой площадкой.

Первый секретарь Закавказского крайкома Мамия Орахелашвили 1 августа 1932 года писал Серго Орджоникидзе, в руках которого сходились все нити управления Кавказом:

«У нас отношения все хуже и нетерпимее. Тов. Берия не бывает у меня, между нами нет даже общения по телефону. Это не значит, конечно, что он не занимается зак-крайкомовскими делами, иногда — наоборот, держит себя как некий комиссар Лиги Наций в подмандатной стране…

Я писал т. Сталину с месяц тому назад, просил освободить меня, так как я не смогу обеспечить выполнение минимального долга перед ЦК. Он не реагировал никак на письмо, не вызвал… Все равно, Серго, вы меня снимете потом — что не добился обеспечения твердого режима в работе, не лучше ли теперь освободить меня?»

9 октября 1932 года политбюро удовлетворило «просьбу т. Орахелашвили об освобождении его от обязанностей первого секретаря Закавказского крайкома». 31 октября этот пост отдали Берии.

Лаврентий Павлович умел заводить друзей. Когда Сталин отдыхал на юге, он приезжал на дачу Берии в Гаграх обедать. Берия собирал своих подчиненных и представлял их вождю. Конечно, провинциальные чекисты и партработники были потрясены возможностью лицезреть самого Сталина и исполнялись чувством искренней благодарности к Лаврентию Павловичу…

Но путь Берии наверх не был простым и легким. Партийная элита жила в мире интриг, где все друг друга ненавидели и объединялись против удачливого соратника.

18 декабря 1932 года встревоженный Берия писал Орджоникидзе из Сухуми:

«Дорогой Серго!

Только что приехавший из Москвы Багиров передал мне в присутствии товарищей Ваш разговор с ним обо мне.

Сообщенные товарищем Багировым вещи были настолько чудовищны, что мне трудно было ему поверить.

Дорогой Серго, как могли Вы хоть на минуту допустить мысль о том, что я когда-либо, где-либо или кому-либо, в том числе и Нестору Лакобе, мог говорить столь нелепые, фантастические и даже контрреволюционные вещи вроде: «Серго в двадцать четвертом году в Грузии перестрелял бы всех грузин, если бы не я»…

Я знаю, что болтунов из числа тех, кто уехал из Закавказья, много, запретить болтать глупости невозможно, знаю, что обо мне и о нашей нынешней работе в Закавказье ходит много кривотолков, но я никак не могу понять, чем руководствовался т. Лакоба, какие цели он преследовал, когда сообщал Вам заведомо ложные вещи…

Дорогой Серго, Вы меня знаете больше десяти лет. Знаете все мои недостатки, знаете, на что я способен.

Я ни разу не подводил ни ЦК, ни Вас и убежден — не подведу и в будущем.

Я отдаю все свое время работе, желая оправдать доверие ко мне партии и Центрального комитета, я уже четыре года не пользовался отпуском, не находя возможным оторваться от дел. Сейчас нахожусь в Абхазии, нажимая на заготовки Табаков…

Я прошу только одного: не верить никому. Не верьте и мне без проверки того, что я говорю и делаю. Проверьте — и Вы сами убедитесь, насколько лживы и гнусны те инсинуации, которыми меня пытаются очернить в Ваших глазах…»

Своей карьерой Лаврентий Павлович обязан прежде всего Серго Орджоникидзе, который ему покровительствовал. Но уж и Берия не упускал случая доставить удовольствие московскому начальнику.

11 августа 1936 года Берия из Тифлиса писал Орджоникидзе:

«Дорогой Серго!

Получил Ваше письмо о сборнике, посвященном Вашему 50-летию. Решение об издании такого сборника в связи с Вашим юбилеем есть твердое решение бюро Заккрайкома ВКП(б) и руководящего коллектива республик, поэтому убедительно просим Вас не возражать…

Ваши доклады и статьи также обязательно необходимо в сборник включить. Многое в них сохраняет свою полную силу и для сегодняшнего дня. Это необходимо также для воспитания масс молодежи. Просим дать Вашу санкцию на опубликование намеченных докладов и статей в сборнике к юбилею…»

Нелепо было бы недооценивать природные дарования Лаврентия Берии.

Нами Микоян, невестка члена политбюро Анастаса Ивановича Микояна, племянница первого секретаря ЦК Компартии Армении Григория Артемьевича Арутинова и дочь заместителя председателя Совнаркома Грузии Артема Григорьевича Геуркова, вспоминает молодого Берию:

«Берия, по-видимому, привлекал всех тогда своей внутренней силой, каким-то неясным магнетизмом, обаянием личности. Он был некрасив, носил пенсне — тогда это было редкостью. Его взгляд был пронзительным, ястребиным. Бросались в глаза его лидерство, смелость и уверенность в себе, сильный мингрельский акцент. Даже я, пяти-шестилетняя девочка, тогда с восторгом смотрела, как он заплывал дальше всех в бурное море, как лучше всех играл в волейбол.

Берия увлекался фотографированием, и на его даче в Гаграх, где мы часто бывали в гостях, он фотографировал и меня. Эти снимки у меня сохранились. Он много со мной разговаривал, часто как бы всерьез обсуждал серьезные философские вопросы и книги…

Берия в домашнем кругу был спокойным и строгим, к нам, детям, всегда приветливый.