Эфраим Баух - Эффект бабочки. Израиль – Иран: от мира – к войне, от дружбы к ненависти

Это привело к полному разрыву связей между США и Ираном и новой волне захватов американских заложников в Ливане.

Министру обороны США тех лет Каспару Вайнбергеру предъявили обвинительное заключение. Позднее он получил помилование от президента Буша-старшего.

После того, как эта история стала достоянием мировых средств массовой информации, напряженность между США и Ираном в 1987 году достигла пика в «войне танкеров» в Персидском заливе. Американский военно-морской флот выступил в защиту свободы судоходства в заливе, потопив несколько иранских кораблей.

Как пишет Шауль Шай в книге «Ось зла», иранцы приказали своим ливанским вассалам – «Хизбале» – захватывать американцев в заложники. В июле 1988 года американский эсминец сбил иранский пассажирский самолет над Персидским заливом. Все пассажиры погибли. В ответ иранцы, с помощью террористов Ахмеда Джибрила, провели ряд атак против американских объектов и самолетов.

И все же, несмотря на резкое ухудшение отношений между США и Ираном, история «Ирангейта» не закончилась. Израиль продолжал продавать оружие Ирану до 1988 года.

Именно тогда Ихцак Рабин, будучи премьер-министром Израиля, из случайного донесения узнал, что «Хизбала» в Ливане ведет огонь по Армии обороны Израиля минометными снарядами, которые производит израильское военное предприятие «Султам». Рабин отдал приказ: немедленно прекратить продажу оружия и военного оборудования Ирану.

Но было в «Ирангейте» еще нечто более серьезное, вызвавшее у израильских органов безопасности, которые не были осведомлены обо всех сделках в рамках «Ирангейта», тревогу и озабоченность.

В рамках этой сделки США разрешили покупку Ираном двух систем быстродействующих мощнейших компьютеров образца «Дигиталь», включая все необходимое к ним оборудование. Все это было передано министерству энергии Ирана в Исфагане. Лишь позднее, через достаточное число лет, стало ясно, что это были первые шаги Ирана в развитии ядерной технологии на пути к ядерному оружию. От иранцев начали поступать заказы на оборудование и материалы, которые могли быть использованы в создании неконвенционального оружия.

В Израиле не знали как к этому отнестись, ибо было известно, что Хомейни запретил создание такого оружия, приказав прекратить продолжение строительство ядерного реактора в Бушере, называя это оружие «анти-исламским». В реальности же стало понятно, что тут дело нечисто и следует отнестись к этому со всей серьезностью.

Но мы забежали далеко вперед.

В августе 1988 года представитель исследовательского отдела израильской военной разведки выступил перед комиссией по внешним делам и обороне Кнессета:

«По информации из надежных источников, поступивших к нам, мы считаем, что война между Ираном и Ираком будет продолжаться еще долгие годы».

Возвращаясь с заседания Комиссии, из Иерусалима, в свой офис в Тель-Авиве, представитель разведки услышал по радио, что Хомейни объявил о прекращении огня.

Обе стороны представили окончание войны как свою победу. По сути же, она завершилась на той же точке, с которой началась, и ни одна сторона не добилась военной победы. На первых этапах войны казалось, что Садам вот-вот добьется решительной победы и пройдет парадом по улицам

Тегерана. И вот же, по сути, благодаря Израилю, Хомейни сумел устоять.

Сегодня эту операцию называют Первой Ливанской войной.

К этой войне я был причастен всем своим существованием: мой сын, офицер спецназа «Саерет Шакед», был с первых часов войны в самом пекле, участвуя то в засадах, то в прорывах.

В те дни я вспоминал далекий 1968 год, когда мы семьей отдыхали в доме творчества в Коктебеле, и мой шестилетний сын еще ловил бабочек или играл в войну с мальчиками, подчиняясь старшему, «командиру», сыну нашего соседа, идишского поэта Хаима Мальтинского.

«Прячьтесь! – давал приказ командир.

«Хорошо, – говорил мой сын, – я спрячусь в кустах там вот.

«Да не говори же мне, где ты будешь прятаться. Это же тайна. Я не должен знать где…

3 июня 1982 года палестинские террористы тяжело ранили посла Израиля в Англии Шломо Аргова. Самолеты израильских ВВС нанесли удар по стадиону в Бейруте, под трибунами которого хранились боеприпасы террористов, обстреливающих «Катюшами» весь север Израиля, от Нагарии до Кирьят-Шмоны.

Началась всеобщая мобилизация. Шоссе с юга на север были забиты бронетехникой. Военный министр США Каспар Вайнбергер потребовал от Израиля немедленного прекращения огня, грозя расторжением оборонного соглашения.

Армия обороны Израиля вошла в Ливан. После трех дней беспрерывного обстрела севера страны, наступило затишье, и жители вышли из бомбоубежищ.

В ночь на 4 июня из какого-то телефона-автомата позвонил сын:

«Мы входим. Держитесь и не беспокойтесь за меня».

Лицо жены было залито слезами.

В эти тяжкие дни, когда от сына с фронта не было никакой весточки, я спасался тем, что не переставал размышлять над теорией единого духовного поля.

Как никогда обостренный ум пришел к выводу, что, подобно тяготению пространства, есть тяготение души, а нередко душа себе в тягость и нельзя оттягивать час ее выздоровления.

Искривление пространства спирально держит это пространство.

Искривление души уничтожает ее.

Минуты напряжения, доводящие до удушья, были не так уж часто, но выносились с трудом.

Мгновенно возникала мысль: переживу этот миг, и жить мне долго.

То же повторил сын, вернувшись на побывку из Ливана. Удушье возникло там из-за того, что рядом с их бронетранспортером взорвалась мина и настолько близко, что взрыва не услышал, но всего сжало до удушья.

В эти дни я много занимался в библиотеке Бар-Иланского религиозного университета. Как в любой библиотеке, в матовом свете настольных ламп царила атмосфера напряженного интеллекта, но сама изучаемая материя – Талмуд и Мишна, сама графика этих книг, хранящих в себе медлительность размышления, спрессованного временем, давали особое, странное чувство какой-то даже праздничной безопасности в лоне Всевышнего.

Я начинал понимать необычайно покойный образ жизни тех, кто существовал в двух мирах. Один мир был обычным, с его суетой, страхом и мелкими заботами. Другой ежеминутно восходил из потока древних букв жизнью праотцев, погруженных в этот книжный поток, как в свежее течение вод Иордана, и в нем никогда не испытывавших скуки и страха перед вечностью.

Но понимание этого было поверхностным, головным, отвлекающим, ибо в дни войны именно в страхе и мелких заботах, во внезапном телефонном звонке, стуке в дверь, слове, оброненном случайным прохожим или соседом по столу в читальном зале, таилось будущее, которое могло мгновенно перевернуть всю жизнь.