Кермит Хатсон - Украина: великая шахматная доска Збига

Во время президентской предвыборной речи 2012 года Путин обсудил, как целенаправленная государственная поддержка может по-прежнему быть необходима, например, для улучшения промышленной политики в России:

Часто утверждается, что Россия не нуждается в промышленной политике и что при выборе приоритетов и создания предпочтений правительство часто делает ошибки, поддерживая неэффективных игроков, и мешает конкуренции. Трудно спорить с такими утверждениями, но они верны только при прочих равных условиях. Мы прошли через деиндустриализацию, и структура экономики сильно деформирована. Крупный частный капитал добровольно не поступает в новые сектора — во избежание более высоких рисков. Мы, безусловно, будем использовать налоговые и таможенные стимулы для того, чтобы стимулировать инвесторов выделять средства на инновационные отрасли. Но это может показать свои последствия через несколько лет, или не покажет совсем, если в мире появятся более привлекательные варианты инвестиций. Капитал, в конце концов, не имеет границ. Готовы ли мы подвергнуть будущее России такому большому риску ради чистоты экономической теории? (Putin 2012)

Именно эта «чистота экономической теории», пропагандируемая учениками Милтона Фридмана, не подлежит обсуждению американскими элитами; мировые лидеры, которые всерьёз ставят её под сомнение, слишком часто оказываются под прицелом этих американских элит.

Джонсон в своей проницательной статье «Глобализация и упадок Запада: евразийство, государство и возрождение этносоциализма» анализирует озабоченность Запада «демократией» и «открытостью», особенно в связи с критикой России. Он анализирует то, что Запад, во главе с США, на самом деле обозначает этими терминами в отношении их практического применения.

Идеи «демократии» и «открытости» являются лишь словечками, которые явно связаны с экономическими интересами тех, кто создал проект глобализации… Основной фокус западного капитала состоит в том, что «открытость» становится повсеместно сплавленной с культурной и идеологической стандартизацией. Затем «демократия» может стать повсеместно сплавлена с обеспечением максимальной отдачи от инвестиций. (Johnson 2014)

Джонсон касается здесь того факта, что на самом деле западные элиты ничего не боятся и не презирают сильнее, чем настоящую и последовательную демократию, а не то извращение этого понятия, которое они создали и которое удобно приравнивается к либерализации рынков, в результате чего они могут использовать ресурсы для своей собственной выгоды, в сочетании с клоунадой выборов, где большинство кандидатов предварительно одобрены элитами для того, чтобы обеспечить видимость политической демократии.

Это отражается в том, что США характеризуют Ельцина как «демократа», с одной стороны, а с другой стороны кричат или искажают каждую мелочь, которую делает Путин, которую они не одобряют, а заявленные причины неодобрения на самом деле часто не являются фактическими. Это также трагически отражено в обзоре послевоенной внешней политики США, в которой реальная демократия вызывала раздражение. Например, когда иранцы свободно избрали Мохаммеда Моссадыка, но США и Великобритания сочли нужным свергнуть его в 1953 году за преступление, связанное с желанием национализировать отрасль ископаемого топлива, чтобы её доходы могли принести пользу иранскому народу, а не иностранным корпорациям. В качестве замены они установили жестокого шаха в качестве диктатора. Аналогичный сценарий разыгрался в следующем году, когда демократически избранный лидер Гватемалы Хакобо Арбенс Гусман был свергнут в ходе поддерживаемого ЦРУ переворота после национализации сельскохозяйственных земель, в том числе принадлежащих американской корпорации «Юнайтед фрут компани» (Risen 2000; Kornbluh and Doyle).

Джонсон также указывает на то, что неолиберальные капиталисты неявно полагают, что страна не должна иметь никакого «национального интереса», отличного от интереса западного капитала, такого как национальная независимость, стабильность и социальная справедливость.

К 2006 году, Путин ясно дал понять, что иностранные инвестиции в России будет иметь ограничения и условия, предъявляемые к ним — а именно, что такие инвестиции должны быть полезны для русского народа, а не для эксплуататоров, и что они не должны подрывать безопасность или независимость России.

Это видно на примере действий российского правительства в том же году, чтобы вернуть под контроль нефтяные и газовые месторождения, которые были практически полностью отданы при Ельцине под соглашения о разделе продукции с Эксон Мобил и Роял Датч Шелл (Engdahl 2006).

Путин показал эту склонность три года назад, когда Михаил Ходорковский был арестован и заключен в тюрьму за уклонение от уплаты налогов. Однако уклонение от уплаты налогов было лишь верхушкой айсберга с точки зрения того, что этот непокорный олигарх, который управлял ЮКОСом, был в самом центре разграбления.

На момент ареста Ходорковского в аэропорту Новосибирска в октябре 2003 года ему удалось купить огромное количество голосов в Думе за четыре недели до выборов. Контроль над законодательным органом России позволил бы ему изменить законы, по которым он мог эффективно захватить контроль над российскими нефтяными и газовыми месторождениями и трубопроводами. Кроме того, он мог бы принять закон, который бы поставил его на пост президента России.

Кроме того, Ходорковский вступил в сговор с Диком Чейни и другими влиятельными игроками в США, чтобы продать долю в размере от 25 до 40 процентов в Юкосе Эксон Мобилу и Шеврону, что дало бы США большое влияние на решения, касающиеся российских ресурсов ископаемого топлива, двигателя экономического роста и восстановления страны. Прорабатывались окончательные детали продажи, когда вмешался Путин.

Вполне естественно, что кадровые друзья Ходорковского на Западе, такие как Брюс Джексон, военный спекулянт и сторонник расширения НАТО, Джордж Сорос, и Стюарт Айзенштат, который работал в Министерстве финансов при администрации Клинтона в безмятежные для олигархов годы разграбления российских активов, немедленно создали пиар-кампанию, характеризующую путинское правительство как плохих парней, которые издеваются над невинным «диссидентом» олигархом, который только стремился к западной модели демократии. Были предприняты активные лоббистские усилия по освобождению Ходорковского, но русские не были в прощающем настроении (Engdahl 2006; Clark 2003).

По-видимому, концепция Евразийского (экономического) Союза представляет собой попытку Путина интегрировать выгоды глобальных рынков без ущерба для других важных интересов, таких как сохранение суверенитета и регулирование экономических отношений, для предотвращения или противодействия серьёзным дисбалансам, которые могут привести к дестабилизации и опасным уровням социального неравенства. Единое рыночное пространство, которое оно охватывает, изначально состояло из двух государств на границах России — Беларуси и Казахстана, имеющих давние исторические, географические и этнокультурные связи. Оно постепенно расширяется и включает в себя другие соседние страны, такие как Армения и Кыргызстан, которые последуют примеру в 2015 году. Эта тенденция будет только усиливаться, если она продемонстрирует успешную и привлекательную модель. Россия обсуждала вопрос о возможном членстве с Украиной во время правления Януковича — шаг, к которому Янукович был открыт до тех пор, пока он не препятствовал интеграции Украины также с ЕС (Bespalova 2013).