Марина Характерова - Кумиры. Беседы с замечательными людьми

– С личной жизнью все ясно. Что в творчестве? Почему не видно вас в современных телесериалах?

– Желания сниматься в сериалах у меня не возникало. Часто отказываюсь от того, что предлагают. Предпочитаю серьезное кино.

– Что говорит актерская интуиция о вашем будущем?

– О будущем стараюсь не задумываться. Давно заметил: как только что-то спланируешь, сразу все идет не по плану Главное – не плыть по течению. Меня часто приглашают в школы, оздоровительные лагеря, в детские дома, дома престарелых. Я вполне востребован.

– А что думает отец по поводу будущего своих детей?

– Дети должны сами выбрать свой путь в жизни. Старшая дочь от первого брака уже давно самостоятельна, работает в крупной фирме, не вылезает из-за границы. Сын тоже самостоятельный. Конечно, как отец я всегда готов помочь детям, но мне бы не хотелось толкать их куда-то по блату. Думаю, этого не случится и с младшей…

Владимира Крупина называют деревенщинком: его повести «Великорецкая купель», «Живая вода», «Во всю Ивановскую», «Ямщицкая повесть», «Повесть о том, как…» посвящены людям крестьянского труда. Он же и городской писатель: роман «Спасение погибших», повести «Как только, так сразу», «Слава Богу за все», «Ловцы человека» – это уже московские впечатления. Последние годы В. Крупина считают к тому же и глубоко религиозным писателем, ищущим пути возрождения России через православие.

Встретились мы в московской квартире писателя. Сразу по-русски налил для знакомства рюмку. Вот и завязалась у нас беседа. Как говорится, за жизнь.

– Владимир Николаевич, как сегодня живется русскому писателю? И, вообще, сохранилось ли такое понятие?

– Русские писатели как были, так и есть. Разговоры о закате литературы ведутся уже давно. В свое время Кочетов, Бубенов, Бабаевский заявили, что они последние русские классики. Но после них возникли Залыгин, Тендряков, Овечкин, Дорош, Троепольский. Их подперли фронтовики: Бондарев, Быков, Бакланов, Ананьев. Потом пришли Шукшин, Распутин, Белов, Абрамов. Новые имена, свежие мотивы – все это есть и будет. Разве можно сказать, что восход солнца уже описан. Пока есть жизнь, будет и выражение жизни человеком. Некоторым, правда, сегодня кажется, что раньше были благословенные времена. Но писатели всегда жили трудно, особенно русские. Кстати, такого понятия, как русский писатель, вообще не было. Были татарские, грузинские, белорусские писатели. А мы были советскими. Как ломовые лошади или, как говорил Жуковский, как почтовые лошади просвещения, переводили мы национальных писателей и через русский язык выводили их в мир. Делали это, чтобы выжить. Чингиз Айтматов и чихнуть не успевал, а к нему уже приставляли литературных негров и тут же переводили. Печатали их всегда в первую очередь. Кто-то был благодарным – Мустай Карим, Расул Гамзатов, Алимжанов. А кто-то потом ушел в ярые националисты: Грач, Олесь Гончар, Андрей Кривошапкин. Однажды, чтобы как-то облегчить жизнь, предложили представить меня как бурята или татарина. Не согласился. Я свою родословную до десятого колена копал – везде русский.

– И откуда ваши корни?

– Мне Господь улыбнулся: я из самой глубины России. От нашего вятского села до областного центра надо было ехать двое суток. Кстати, до сих пор в моем районе нет асфальтовой дороги. Но всем, что есть в моих трудах, я обязан родной Вятке. Сердце, душа, любовь моя остались у истоков жизни. Не будь железной дороги, я бы ходил в Вятку пешком.

– Но никому еще не удавалось вернуться в детство – остается только грусть…

– Конечно, и грусти много в мыслях о родине, ибо и ее не могли коснуться всяческие перемены, ибо доселе живет она под чужим именем, ибо появилась в ней порода людей, которых можно назвать бывшими русскими, бывшими вятскими, людей, которые обладают «желудочным» мышлением и считают, что экономика всесильна. Огромное счастье, что в моем детстве были сенокосы и домашние животные, школьный театр, где я играл Чичикова, Бориса Годунова, и районный ДК, куда мы бежали со всех ног, когда приезжали настоящие актеры (а они часто привозили халтуру, мол, сойдет для сельской местности). Я еще застал людей, которые рассказывали нам сказки. Не смейтесь, мы читали сказки, – и это было естественно. А какие были библиотеки! Мои первые влюбленности все были библиотекаршами. Думаю, я и писателем стал потому, что у нас телевидения не было, и мы ходили в библиотеки. Мы читали взахлеб классику. Она спасала.

– Но, как учили классики, бытие определяет сознание. А, как известно, в деревне традиционно и крепкое словцо было в ходу.

– Конечно, мы не могли не слышать матерщину: в нашем лесхозе всегда стоял отборный мат, но мы, дети, также знали, что употреблять его нельзя. При всем при этом, Вятка – одно из последних мест в России, где наиболее сохранились добросердечие и сострадание людей друг к другу. Говорю это оттого, что много-много гоняла меня судьба по стране и по заграницам и уже есть с чем сравнивать. Поэтому соглашусь с Достоевским, который утверждал, что в русском народе сквернословие есть, скверномыслия – нет. На Западе – там наоборот: за красивыми голливудскими улыбками зачастую прячется грязь душевная. У нас этого нет. Потому-то, чем сильнее иностранец изучает Россию, тем сильнее влюбляется в нее. В России есть магнитная притягательность женственности, вековая мудрость, добрый юмор и спокойное терпение.

– Мне кажется, когда говорят «русский писатель», имеют в виду прежде всего язык.

– Те, кто занимается русским языком – филологи, переводчики, особенно любят Россию. Мне везло на переводчиков, хотя даже лучшие из них часто ставили меня в тупик своими вопросами. «Вот я назову повесть, – говорю я переводчице, – и тебе снова не суметь ее перевести. Вот переведи: «Как только, так сразу». Переводчица тяжко вздыхала, а я ее доколачивал: «И в эту повесть включу фразу: Шлялась баба по базару распьяным-пьяна-пьянехонька», как переведешь? Да никак. Ни по какому базару у вас не шляются, да и базара нет. И она, заметь, не ходит, не слоняется, не шлендает, она именно шляется. И хотя пьяным-пьяна-пьянешенька, но какую-то цель обязательно имеет. Иначе зачем бы шлялась». Богатство русского языка – это не так просто, это богатство мышления. Чем у человека больше слов, тем он глубже и разнообразнее мыслит. Так что сочетание «русский ум» – это не пустые слова. Вот оттого, что наши переводы русских трудны, Запад переводит не русских писателей, а русскоязычных.