Игорь Сид - Геопоэтика. Пунктир к теории путешествий

Феномен путешествия мы рассматриваем в рамках концепции путешествия, разрабатываемой географом и классиологом Владимиром Каганским [91] Каганский В. Л. Путешествие в ландшафте и путешествие в культуре // Культура в современном мире: опыт, проблемы, решения. 2001, вып. 2. Интернет-издание. URL: http://biospace.nw.ru/biosemiotika/main/seminar/kagansky.htm . . Согласно Каганскому, путешествие происходит одновременно в нескольких пространствах. Помимо привычного нам собственно физического пространства, символически отражаемого в географических или топографических картах, путешественник, в зависимости от структурной сложности конкретного путешествия, перемещается одновременно также в пространстве эмоций, в пространстве познания, в пространстве личностного становления и т. д. Каждое из этих пространств может быть символически отражено в собственной карте, отдельные участки и точки которой соответствуют, или могут быть сопоставлены, участкам и точкам карты географической. Т. о., эти карты частично накладываются друг на друга.

В данном случае из возможных пространств путешествия на первый план выступает пространство личностного становления, то есть судьба. Географическое перемещение Могеля с периферии одной республики в столицу другой оказывается «запараллелено» с внутренней метаморфозой его взросления, причём завершение путешествия совпадает с окончанием жизни персонажа. Событийная канва его короткой судьбы накладывается на географический маршрут странствия с родной мингрельской окраины в Сухум, где юноша, едва начав адаптироваться и пробуя участвовать в политических событиях, гибнет при неясных обстоятельствах. Тем самым, в романе представлено в идеальном, очищенном виде символическое тождество феномена путешествия и феномена человеческой жизни в целом, о каковом тождестве мы писали в сборнике «Русской антропологической школы» [92] Сид И. «Власть маршрута»: путешествие как фундаментальный антропологический феномен. В сб.: Труды «Русской антропологической школы». Вып. 13. М.: РГГУ, 2013. в 2013 году.

К рассмотрению сюжетной линии Могеля в романе представляется интересным также привлечь концепцию филолога Александра Кораблёва, согласно которой пространство путешествия, развёрнутое в маршрут, рассматривается как прочитываемый текст, как система знаков, « которые мы читаем с такой же филологической установкой, как если бы мы читали написанное » [93] Кораблёв А. А. Филология путешествия. Доклад на международной научной конференции «Поэтический фактор в культуре. Синкретические тенденции и инновации» (3-я панель — «Геопоэтика и смыслы путешествий»). 18 апреля 2013, Международный университет в Москве. (Готовится к публ.) . В этом свете нарратив о Могеле в контексте романа представляет триединство накладывающихся друг на друга маршрутов — текстуального (от завязки к финалу), географического (из Мингрелии в Абхазию) и биографического (от решения предпринять путешествие к неожиданной гибели). Здесь мы можем проследить парные соответствия трёх маршрутов героя: путь как жизнь («via est vita») и жизнь как путь; книга как жизнь и жизнь как книга; путешествие как текст и наоборот.

В романе подчёркивается, что перемещение героя в Абхазию для Могеля — подлинное путешествие, характеризуемое особым состоянием духа, относительной автономностью по отношению миру «вне путешествия»: « как только он вышел на дорогу, дорога тут же захватила его » [94] Зантария Д. Собрание. Стихотворения, рассказы, повести, роман, публицистика, из дневников. Сухум: Абгосиздат, 2013. С. 390. . Путешественник конституирует это состояние, оглашая его встречным: « Могель сказал, что он путник » [95] Там же. C. 398. .

Это странствие-инициация оказывается внутренне родственно таким путешественным традициям, как паломничество, а ещё больше — средневековой европейской традиции квеста (англ. quest «поиск, предмет поисков, поиск приключений, исполнение рыцарского обета») для молодых аристократов, которые должны были надолго покинуть своё родовое гнездо для странствия по Европе с интенсивной межкультурной коммуникацией. В процессе познания своей ойкумены и преодоления различных трудностей — по сути, «жизненных экзаменов» — происходило возмужание молодого дворянина и превращение его в полноценного рыцаря. Здесь же в качестве строгого и судьбоносного «испытательного полигона» для юной души выступает маленькая, отчасти мифологизированная Абхазия; писатель изображает родную страну глазами наивного гостя из соседней страны.

Сходство описываемого путешествия с историческим квестом подтверждается присутствием рядом с героем преданного и ловкого слуги, роль которого выполняет персонаж-трикстер — разумная дворняжка Мазакуаль («Плутовка» по-мингрельски). Хитроумная и жизнерадостная, она напоминает собой Санчо Пансу или, скорее, Кота в сапогах. Поэтике Даура Зантария присущи элементы магического реализма, в его стилистике усматривают влияние латиноамериканской прозы; так, Маргарита Ладария [96] Ладария М. Г. Роман Даура Зантария «Золотое Колесо» как феномен абхазской романистики. В сб.: Даур Зантария. Мир за игольным ушком (Поэзия. Проза. Публицистика. Дневники). Сухум: Культурный Фонд «Абхазия — Северный Кавказ», 2007. С. 120. и Этери Басария [97] Басария Э. Вес «Золотого колеса». Сухум, «Созвездие», № 63–64, 2011. С. 2. напрямую сравнивают данное произведение Зантария с романом Г. Г. Маркеса «Сто лет одиночества». В романе «Золотое колесо» присутствует несколько «фоновых» фантастических персонажей — разумных животных, героев нартского эпоса и абхазского фольклора.

« Он шёл, строя личные планы и полный самых невозможных надежд… Окрестные жители… догадывались, что и этот юноша подчинился стихийному движению на запад » [98] Зантария Д. Собрание. Стихотворения, рассказы, повести, роман, публицистика, из дневников. Сухум: Абгосиздат, 2013. С. 391. . Хотя на реальной географической карте Абхазия по отношению к Мингрелии расположена несколько под другим углом — на северо-западе, в тексте многократно подчёркивается именно западный миграционный вектор — судьбоносный, маркирующий какие-то особые возможности для карьеры. Здесь очевидна обобщающая геопоэтическая аллюзия на известные в мировой истории сюжеты «покорения Запада»: на захватнические миграции азиатских народов, волнами «осваивавших» Европу в раннем Средневековье; на завоевание Северной Америки европейцами в Новое Время, а также на историю советской эмиграции в Европу и США.

Однако изображаемое в романе стремление героя к перемене места объяснимо не только из ракурса теории путешествий (желание инициации, перехода в другое состояние, приобретения более высокого статуса, самореализации и т. д.), но и с точки зрения геопоэтики, то есть интеллектуальной работы с ландшафтно-географическими образами: тяга человека к неизведанному пространству, к расширению своей персональной вселенной. Несмотря на определённую ландшафтно-климатическую близость Абхазии и Мингрелии (объединяемых историко-мифологическим топонимом «Колхида»), автор резко разделяет их в своём поэтичном описании: « Вдали засверкала голубая река, раскидавшая на белых камнях свои рукава. И с левого боку — море. Это была граница, за которой начинался совершенно другой мир. Там кончалась глинистая почва, там кончались болота с чахлыми ольховыми ростками, там кончалась влажная страна — и начинался вожделенный берег, где буйствовала диковинная природа, а аромат, переполнявший тот берег, рвался и сюда, но сквозняк речной долины уносил его к морю » [99] Там же. С. 393. .