Игорь Сид - Геопоэтика. Пунктир к теории путешествий

Значимость перехода из привычного пространства в небывалое автор подчёркивает острой реакцией на этот рубеж полусказочного зоологического персонажа, напоминающего собой о тотемических ритуалах инициации — мыслящей дворняжки: « Собака за мостом вдруг остановилась, словно неожиданно наткнулась на стеклянную стену. Это была мингрело-абхазская граница ».

Представление об Абхазии как об особом, райском месте или земле обетованной основано на реальных особенностях климата и ландшафта этой страны. « Современная Абхазия, занимающая северную часть Колхидской горной провинции, относится к самым тёплым и влажным областям Кавказа. Среднегодовая температура воздуха в Сухуме, достигающая +15 °C, является самой высокой на Кавказе… А. П. Чехов, посетивший Абхазию более ста лет назад, в одном из своих писем восторженно писал: „Природа удивительна до бешенства и отчаяния“ …» [100] Любин В. П., Беляева Е. В. Страницы ранней предыстории Абхазии. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2011. (Archaeologia Petropolitana). — С. 6. . Существуют даже исследовательские проекты, доказывающие, что именно территория Абхазии, в силу её ландшафтно-климатических особенностей, стала историческим прообразом библейского райского сада [101] Регельсон Л., Хварцкия И. Тайное послание Библии. Земля Адама. Сухум, 1997. .

Неотъемлемой частью ландшафта, как известно, является флора. Взаимодействие с древесной растительностью составляет важный элемент геопоэтического контекста приключений героя: в пути он ежедневно ночует на деревьях. Эти эпизоды носят отчётливый реминисцентный характер. « Когда окончательно стемнело, Могель нашел удобное тутовое дерево у обочины и, усевшись под ним, разулся и перекусил. Потом, сунув глиняную обувь в суму, взобрался на вершину дерева и расположился на ветви, привязавшись к ней ремнем » [102] Зантария Д. Собрание. Стихотворения, рассказы, повести, роман, публицистика, из дневников. Сухум: Абгосиздат, 2013. С. 393. . Хотя удобство ночлега на дереве весьма сомнительно, автор не пренебрегает возможностью простроить ассоциативный ряд со знаменитыми фиктивными путешествиями из классической литературы, где герои вынуждены были ночевать на деревьях — как например Робинзон Крузо в первую ночь на своём острове или члены поисковой экспедиции в романе «Дети капитана Гранта», оказавшиеся в джунглях во время тропического ливня.

В некоторых эпизодах романа взаимодействие героя с ландшафтом приобретает особо символичные, почти сакральные черты. С точки зрения геопоэтики, в число ключевых моментов данного произведения Даура Зантария входят история создания Могелем глиняной обуви, а также мистический сон героя, где родная земля под ногами превращается в Золотое Колесо бога.

Первый из этих эпизодов происходит в самом начале путешествия. « Сойдя на обочину, он выбрал на берегу речки замечательную глину, которой всегда славилась Колхида. Он сел на камень, обработал глину и наложил себе на ноги. Потом, уже на ногах, стал эту глину лепить, придавая ей вид обуви. По бокам нарисовал орнамент, а на месте, где на кедах эмблемы, изобразил кабанчиков с папоротником в зубах — деталь средневекового мингрельского герба » [103] Там же. С. 392. . Затем Могель обжигает глиняные башмаки на солнце, после чего практически не снимает их до самого прихода в Сухум. Причём ближе к финалу путешествия выясняется, что изготовление обуви из родной глины для путешествия в чужую землю является едва ли не традицией. « Джозефина же открыла нижнюю створку шкафа-вешалки и поставила глиняную обувь Могеля рядом с точно такой же глиняной обувью, только почерневшей от времени. То были башмаки, в которых прошёл в своё время его брат Энгештер свой бесшумный поход » [104] Там же. С. 461. .

В мировой художественной литературе, мировом фольклоре и эпосе весьма затруднительно найти аналогию этим действиям персонажа. Здесь Даур Зантария выступает как новый мифотворец, предлагающий яркий символичный сюжет: метафорическое сращение ног персонажа с родной землёй, парадоксальное использование её в качестве «средства передвижения». Можно провести лишь самое отдалённое сопоставление с греческим мифом об Антее, получавшем невероятную силу от соприкосновения с матерью — богиней Геей, воплощением которой являлась Земля.

Мистический сон Могеля приходит к нему задолго до границы между Мингрелией и Абхазией, причём в центре сновидческого сюжета лежит как раз переход этой границы. « …Он уже не шел, а танцевал. Ибо тут, на мингрело-абхазской границе, земля дрогнула под ним и, послушная его стопе, задвигалась назад. Теперь он уже не шел, а шагал на месте, подобно потийскому циркачу на барабане, с тою только разницей, что золотое колесо барабана вместе с циркачом словно бы двигалось назад, он же, Могель, если вглядеться со стороны моря, будто бы стоял на месте… Могель шел, а горбинка почвы под ногами, как обод золотого колеса, двигалась к нему от каждого толчка его ступни. Он шёл, танцуя, словно Заратустра. С каждым шагом придвигая абхазскую землю. А мингрельская земля, уходя из-под ног, позади собиралась в гармошку » [105] Там же. С. 393–394. .

Образ золотого колеса, важность которого подчёркивается самим заглавием романа, требует отдельного исследования. Здесь же отметим, что возникает он во время путешествия центрального персонажа, причём именно на границе двух стран, двух родин — его собственной и чужой.

Межкультурное взаимодействие, происходящее с Могелем во время путешествия, подчёркивается самим автором как ритуал посвящения в чужую жизнь, элемент инициации. Герой, как истовый исполнитель квеста, всячески настроен на это взаимодействие и на познание. « Тебе не положено произносить имя своего покойного деда, — заметил… дядя, на что Кесоу миролюбиво согласился… — Почему нельзя? — спросил Могель у Кесоу. Его интересовало все. — Этнография, — коротко ответил Кесоу » [106] Там же. С. 408. .

Однако искреннему любопытству героя к Абхазии мешает бытовавший на соседней территории миф о её жителях, враждебно настроенных к чужакам. « Мoгeль наяву воображал вожделенный край. Одно его смущало — это сами абхазы» [107] Там же. С. 391. . Последнему мифу ещё предстоит разрастаться и обогащаться, по закону заколдованного круга, за счёт подпитываемых им локальных конфликтов. Что в совокупности с другими историческими факторами и приведёт в конце концов к грузино-абхазской войне.

В завязке романа миф о злобных абхазах регулярно опровергается в глазах героя, он обнаруживает у них много общего с собой. « Больше всего Могеля удивило, когда он пошел по абхазской земле, что никаких особых перемен он не ощутил, как будто продолжал шагать по Мингрелии » [108] Там же. С. 396. . Многовековая общекавказская традиция межкультурного взаимодействия, устойчивые механизмы мирного сосуществования регулярно выправляют ситуацию, грозящую бытовым столкновением, снимая наваждение мифологических образов. « Верхом на дровах сидели два мужика. Глаза у них так и зыркали, так и стреляли, зубы у них так и клацали — ясно было, что они абхазы. Тем не менее Могель встал и поклонился им, как положено в сельской местности. Мужики тоже привстали на дровах, приветствуя его » [109] Там же. С. 396. .