Виктор Анпилов - Наша борьба

К сожалению, я был уволен в запас в последних числах ноября 1967 года и не успел сразу после армии поступить учиться. Куда? Этого вопроса для меня не существовало: или журфак МГУ – или ничего! Но сразу после армии пришлось возвращаться в родное село Белая Глина, где мой незабываемый старший брат и наставник Борис представил меня главному редактору районной газеты “Путь Октября” Николаю Максимовичу Растрепину.

Это был опытный редактор, настоящий советский журналист. Для начала он предложил мне пробу пера на свободную тему. Я написал очерк “Дорогой мой человек” о моей первой учительнице Любови Порфирьевне Денисовой. В редакции всем понравилось, в районном отделе образования начальство пришло в бешенство: “Почему без нашего ведома в газете появился очерк о Денисовой?! У нас есть более достойные герои для очерка!”. Растрепин обозвал учительское начальство “утководами” и зачислил меня в штат редакции истопником. Как только освободилась должность меня перевели в литсотрудники отдела партийной жизни. А писать, фотографировать приходилось всех подряд. Я не вылазил из командировок по району, Зимой добирался до отдаленных ферм в открытых грузовых машинах. Случалось я упрашивал председателя колхоза дать мне сани, но попадал в пургу, когда в степи не видно не зги, и лошади сами вывозили меня к молочно-товарной фперме, Надо было видеть радость доярок, отпаивавших меня с мороза парным молоком: “Ты смотри! О нас помнят! Корреспондентика прислали, да такого молоденького!” Случалось, от обилия информации я допускал досадные ошибки в газете, над которыми потешалось все районное начальство. Так однажды срочно понадобилась подпись под моим снимком молоденьких девушек свинарок колхоза “Победа”. Я отыскал в записной их фамилии и написал, что они выращивают поросят до четырех месяцев сдаточным весом свыше 20 килограммов. Когда газета вышла в свет, в районе ржали не только зоотехники, но даже лошади: “Да при таком весе в четыре месяца все поросята передохнут. “0 килограммов – это отъемный вес для поросенка в два месяца!” Ошибку разбирали на бюро райкома партии и главный редактор вынужден был напечатать опровержение вместе с выговором литсотруднику Анпилову. С горя и стыда перед девушками я готов был утопиться. Мама, как всегда нашла утешение: “Не горюй, сынок! Газета “Правда” и та ошибается, Смотри, фотография на первой странице. Пишут, что в Крыму собирают рекордный урожай черешни по 4 центнера с гектара. Да я четыре центнера с одного дерева соберу! А тут с гектара. Вот это герои! В сто раз ошиблись, а ты всего-то и ошибся в два раза!” Тот снимок сделала Майя Скурихина, легендарный фотокорр “Правды” и впоследствии большой друг “Трудовой России” и меня лично. Ее снимки будут включены в эту книгу. И когда я рассказал Майе мою историю с поросятами, она отмахнулась: “Подумаешь, трагедия! Пусть скажут спасибо, что ты украсил газету хорошим снимком девушек-свинарок!”

Мы все же люди тогда вперили в печать, в том числе и в районную. В том же колхозе “Победа” во время моей очередной командировки туда колхозники пожаловались мне на действия председателя Зыба. Вопреки решению общего собрания колхоза Зыб решил присвоить себе новый двухквартирный дом, построенный для колхозных специалистов. Понимая неправомочность своих действий, он начал проводить собрания по бригадам, склонять людей к пересмотру принятого сообща решения. А затем ночью, втайне от людей, Зыб перетащил вещи из добротного старого дома, построенного для него на колхозные средства, в новый более просторный и комфортабельный дом. Я написал фельетон “Воровское новоселье”, но главный редактор Николай Максимович, будучи членом бюро райкома партии, предложил бюро обсудить изложенные мною факты до публикации. Бюро райкома срочно командировало в “Победу” партийную комиссию.. Факты подтвердились. Зыб получил строгий выговор с занесением в учетную карточку и был предупрежден о несоответствии занимаемой должности, Дом вернули специалистам. Но мой фельетон так и не увидел свет. Расстроенный в лучших чувствах я уезжал в Москву сдавать вступительные экзамены на факультет журналистки МГУ. Вопреки абсолютному пессимизму моих дорогих коллег по районке, я сдал экзамены успешно и был зачислен в первую в истории факультета группу журналистов-международников, пишущих на иностранных языках. Еще до первого сентября в наш дом пришла открытка, в которой сообщалось, что я зачислен студентом Московского государственного университета имени М.В.Ломоносова и выражалась благодарность родителям за воспитание сына. Подпись: ректор МГУ, академик Рэм Хохлов. Мать плакала и целовала ту открытку, а я собирал вещи в дорогу, смеялся и убеждал маму в том, что при всем желании один, даже очень важный человек лично подписать более десяти тысяч открыток родителям новых студентов МГУ не мог. До конца своих дней мать благодарила Советскую власть за то, что она дала бесплатное образование всем ее детям.

Чтобы понять душу университета, надо не только учиться в нем, но и жить. Первые два курса мы жили в общежитиях по Ломоносовскому проспекту. Затем на три года нашим домом стало высотное здание на Ленинских горах. Это самое величественное из семи высотных зданий, построенных в Москве после Победы в Великой Отечественной войне 1941-45 г.г., долженствующих символизировать, по мысли И.В.Сталина, триумф общественного, коллективного разума над частнособственническим, ограниченным эгоизмом. Говорят, что если младенец родится в одной из комнат высотного здания МГУ, чтобы затем в течение всей жизни, днем и ночью проводить всего по одной минуте в каждой его комнате, аудитории, спортивных залах, библиотеках, бассейнах, в актовых и зрительных залах, то на улицу выйдет девяностолетний старик.

Сразу после окончания строительства высотки на Ленгорах девушки и юноши жили в разных зонах, находиться “в гостях” разрешалось всего до 10 часов вечера, что заставляло студентов бунтовать и бузить. Часто между переборками коридоров одного и того же здания делались нелегальные лазы, а самые отчаянные, потерявшие из-за любви голову, пользовались вентиляционными камерами. Кстати, во время первого визита лидера Кубинской революции Фиделя Кастро в СССР он выступил в Большом актовом зале МГУ, где не хватило мест для профессорско-преподавательского состава, не говоря уже о нашем брате-студенте. Тогда студенты воспользовались накопленным во время романтических похождений опытом и слушали выступление Фиделя в люках вентиляционных шлюзов. Не помню, кто из ректоров отменил апартеид по половому признаку, но в мою бытность девушки и юноши жили в разных комнатах, но в одних и тех же корпусах, на одних и тех же этажах. Когда требовалось, комнаты уступались влюбленным по согласию всех заинтересованных сторон, и все дело, как правило, заканчивалось свадьбой, свидетелями на которых были те, кому чаще всего приходилось ночевать не по месту постоянной прописки. Я лично был свидетелем на свадьбах моих однокурсников Виктора Шаркова, Володи Кириллова и Володи Кашина. Сам же я затеял собственную свадьбу, со своей будущей женой Верой Емельяновной, уже в рисковой 30-летней зоне, спустя три года после окончания МГУ.