Сергей Медведев - Парк Крымского периода. Хроники третьего срока

Проще всего увидеть за этими акциями простое хулиганство, эпатаж и пощечину общественному вкусу — что и сделала генерал-майор МВД Москалькова, требуя статьи о «покушении на нравственность». Но по сути это были акты десакрализации женского естества, снятия покрова тайны и священности, за которым веками происходили репрессии патриархальной цивилизации против женщины. И в этом смысле символом, лозунгом и брендом новой эпохи политического протеста стало название Pussy Riot — бунт женского естества.

Поэтому не стоит удивляться, что политические дискуссии в России вращаются вокруг «женских» тем. Исторически женское тело было куда больше репрессировано, маркировано и объективировано, чем мужское, и сегодня именно оно (точнее, его репродуктивные органы как вместилище традиционных представлений о роли женщины как машины для деторождения) становится ареной борьбы между биополитикой власти и анатомическим протестом отдельного человека; здесь гендерный бунт становится гражданским и политическим протестом. В сущности, это битва за суверенитет и за то, что мы под этим словом понимаем: суверенитет патриархального государства, который символизирует ритуальный провоз фаллического «Тополя» по московским улицам, или суверенитет личности, индивида, который зарождается все в той же гетевской Ewig-Weibliche, извечной женской глубине.

В столице в разгаре купальный сезон. Не в Серебряном бору, не на Химкинском водохранилище, а в самом сердце нашей родины, на Манежной площади, в затейливых фонтанах Церетели между бронзовых фигур купаются молодые люди, прыгают с гранитных парапетов, курят, пьют пиво, привычно матерятся. Полиция безучастно наблюдает за происходящим в полусотне метров от Могилы Неизвестного Солдата. Россия культурно отдыхает.

Забудьте про гей-парады, на московских улицах разворачивается такой карнавал обнаженного тела, что Берлин со своим миллионным «Парадом любви» кусает локти от зависти. По улицам гуляют полуголые мужчины, а если торс и прикрыт, то это легкомысленная майка-сеточка, которая из атрибута секс-шопов и мужских стриптизов вдруг стала предметом массового потребления. Когда отметка градусника переваливает за +30, раздетые мужчины появляются в метро и автобусах, заходят в магазины, чинно сидят на скамейках бульваров, радуя прохожих видом небритых подмышек и пивных животов. А впереди еще День десантника, когда московские парки и фонтаны наполнятся голыми парнями в голубых беретах, которые будут обниматься и целоваться, исполняя свои ритуалы крепкой мужской дружбы.

Летом главной городской обувью становятся так называемые сланцы. Когда-то давно в Москве их именовали «шлепанцами» или «вьетнамками», что справедливо указывало на их принадлежность к беззаботному миру тропической культуры. Но с эпохой перемен и нашествием мигрантов приплыло и название «сланцы» по имени города в Ленобласти, где эти самые шлепанцы изготавливались. Обувь курортников, продавцов оптовых рынков и пассажиров плацкартных вагонов, она вдруг стала модной среди разных социальных слоев и вместе с шортами-бермудами делает всех московских мужчин похожими на строителей-гастарбайтеров, выбежавших из ремонтируемой квартиры купить буханку хлеба или оплатить мобильный.

В былые эпохи случались в Москве лета и пожарче нынешнего, и советский летний гардероб был неуклюж, как вспотевший управдом: сандалии с носками, полотняные белые кепки-фуражки, ботинки в сеточку (которые носят теперь, как кажется, только наши соотечественники, для коих в Италии специально шьют такие модели). И рубашки с коротким рукавом, как у партийной делегации из братской Камбоджи. Но никогда еще по столице не ходили, как по провинциальному приморскому городу. Из города-героя Москва превратилась в город-курорт. В России случилась сланцевая революция в дресс-коде.

Произошел радикальный сдвиг в отношении русских к одежде в публичном пространстве. То, что раньше считалось допустимым в частном обиходе, в рамках квартиры: семейные трусы и майка-алкоголичка на муже, комбинация на жене, едва прикрытая халатиком, а то и без него — явилось в общественное пространство. Нижнее белье вышло в свет, и это не только «семейники» под видом шортов, но и полупрозрачные кофточки на женщинах, открывающие все детали нижнего белья, и все более откровенные выпускные платья у школьниц, и низкая талия на джинсах, открывающая сзади полоску стрингов у женщин и резинку трусов у мужчин. Вместе с потребительской цивилизацией и рекламным беспределом в Россию пришла всепобеждающая идея комфорта. Ее лозунг: «побалуй себя!» (с характерным ударением на втором слоге слова «побалуй»), ее главный аргумент: «а мне так удобно». Теперь у нас на публике удобно материться, сплевывать, сорить и носить нижнее белье. Или просто проветривать свое голое тело, нисколько не заботясь о реакции окружающих.

Новые законы, борющиеся за чистоту нравственности, ничего не могут сделать с этой российской распущенностью. Разврат совсем не в гей-парадах, не в западной литературе и не в современном искусстве, которые ставят бахтинскую «эстетику телесного низа» в рамки культурных институций, сублимируют ее и очищают; подлинная опасность для общества заключена в бытовой неопрятности, провинциальном хамстве и презрении к социальным нормам. Явление голого тела на улицах российских городов говорит не о свободе и сексуальности, не о глубинных архетипах карнавала, а всего лишь об эгоизме, атомизации общества и о распаде публичного пространства, которое задается рамками приличий и самоограничений, умением адекватно одеться в любых погодных условиях. Есть на свете столицы жарче и душнее Москвы — к примеру, Нью-Йорк или Рим, но даже в сорокаградусную жару мы не видим там на улицах толп обнаженных людей. Если взять близкую нам по духу и по уровню развития Бразилию, то полуобнаженные люди лениво дефилируют лишь в фавелах или по пляжу Копакабаны, но никак не по центральным улицам Рио и не по деловым кварталам Сан-Паулу.

Впрочем, похоже, что для нас теперь образцами поведения становятся не Рим с Нью-Йорком и даже не Сан-Паулу, а Сочи — столица провинциального шика, курортной развязности и олимпийских понтов. Из окраины империи Сочи неожиданно становится ее смысловой осью и задает культурную норму: от Стаса Михайлова и Сергея Трофимова на правительственных концертах до обнаженных торсов на улицах и сланцев на ногах. С банкой пива в руке, крестом на груди и голым пузом навыкат Россия возвращается туда, откуда когда-то выбралась, — на мировую периферию.

Каждые два года, после летних и зимних Олимпиад, на Васильевском спуске у стен Московского Кремля проводится шоу немецкого автопрома: Россия награждает своих олимпийских чемпионов. Раньше на кремлевской брусчатке бал правили «Ауди»: за победы в Лондоне в 2012 году давали А8, А7 и А6 согласно медальному достоинству, а за зимний Ванкувер 2010-го — зимние же Q7, Q5 и A6 Allroad (серебряные призеры конькобежец Иван Скобрев и фигурист Евгений Плющенко тогда пожаловались, что Q5 для них малы и непрестижны, и потребовали замены на подобающие их статусу Q7).