Дуглас Смит - Бывшие люди. Последние дни русской аристократии

Осталась неизвестной судьба Вареньки Оболенской, арестованной в Москве 3 марта 1937-го. Одни считают, что в том же году она была расстреляна на Бутовском полигоне, хотя ее имени нет в наиболее полных и надежных публикациях списков убитых; другие полагают, что через год после ареста она умерла от тифа в исправительно-трудовом лагере в Сибири. Судя по письмам родных, многие из них были уверены, что Варенька умерла в конце 1938 года. Двумя годами позднее бывшая заключенная говорила Варенькиной матери, что якобы видела ее в 1939-м; даже в январе 1941 года родные получали известия, будто Вареньку видели в лагерях, но это были уже пустые слухи.

Утром 22 июня 1941 года в Дмитрове Владимир Голицын включил свой коротковолновый радиоприемник «Пионер». Он поймал немецкую радиостанцию и мгновенно понял, что жизнь вновь переломилась: Германия вторглась в СССР. Елена бросилась в сберкассу: она хотела снять все деньги и сделать как можно больше запасов на рынке. На счете было 250 рублей, они принадлежали сыну Мише, который годами собирал пустые бутылки и сдавал их в надежде купить велосипед.

Семья в тот день собиралась на рыбалку в любимое место на Яхроме, которое они называли «луга». После обеда Владимир, вставая из-за стола, сказал детям: «Ну, вы готовы? Когда-то еще нам удастся попасть на луга снова». В тот день с ними поехала Елена, тетка Надежды Раевской. Пока они шли на место, Мишка подслушал разговор отца с Надеждой. «Они опять начнут арестовывать людей, – сказал Владимир, – им нужны политические заложники». Они вспоминали Бутырку, где побывали оба, и Надежда призналась Владимиру с грустной улыбкой, что в тюрьме ей спокойнее: «Знаешь, что тебя уже не возьмут, а здесь ждешь каждый день, вернее, каждую ночь…» В тот вечер они поймали несколько окуней и уклеек и съели их с жареной картошкой прямо у реки. Это была последняя семейная рыбалка. На следующий день в Дмитрове прошла мобилизация. Под звуки аккордеона, в сопровождении родных, мужчины шли к военкомату.

В четвертый раз за сорок лет Россия вступала в войну [2] В пятый, если считать Советско-финскую войну (1939–1940). . И каждая следующая была более ужасна, чем предыдущая. И хотя Советский Союз отбросил армии Гитлера и сокрушил врага, за эту победу пришлось заплатить чудовищную цену. Советский Союз принял на себя главный удар нацистской военной машины. Историки подсчитали, что в течение трех лет против СССР действовали почти 90 % вооруженных сил Германии. Как заметил Уинстон Черчилль, именно Красная армия «выпустила кишки» гитлеровской военной машине. К концу войны в мае 1945 года страна потеряла двадцать шесть миллионов человек: около девяти миллионов военнослужащих и шестнадцать миллионов гражданских лиц. Тактика выжженной земли, которая применялась советской и германской армиями, оставила страну в руинах. Была уничтожена почти треть материального богатства страны (города, деревни, скот, заводы, оборудование и т. п.).

Владимир Голицын не зря опасался новой волны арестов. Угроза войны всегда использовалась как предлог для репрессий, особенно в год, предшествовавший нацистскому вторжению. 18 июля двоюродный брат Владимира Кирилл Голицын был арестован в Москве и получил десять лет за антисоветскую агитацию. Он отсидел полный срок, и ему разрешили вернуться в Москву только в 1955 году. За отцом Кирилла чекисты пришли следующей зимой, и жена сообщила им, что они опоздали: Николай умер накануне. Ей не поверили, и она провела их в кабинет, где покойник лежал на столе с иконой в руках в ожидании гроба. Дабы убедиться, что он мертв, чекисты встряхнули тело.

В глазах НКВД «бывшие люди» были теперь не только контрреволюционерами и саботажниками, но и пособниками Гитлера, пораженцами и предателями. 2 июля 1941 года княгиня Мария Васильевна Голицына и ее муж были арестованы по обвинению в шпионаже и заключены в тюрьму в Златоусте; он умер в тюрьме, она скончалась через два года в лагере. В августе внучка князя Льва Львовича Голицына была арестована в деревне на Украине и расстреляна за прогерманские взгляды. В следующем месяце Виктор Мейен, зять Владимира Голицына, был арестован и отправлен в лагерь в Казахстане. Главным доказательством обвинения была его фамилия, которая, по понятиям НКВД, была немецкой; Виктор смог продержаться в лагере только год.

Владимир был арестован «за прогерманские настроения» 22 октября. Около полудня двое в штатском пришли в дом Голицыных, предъявили ордер на арест Владимира и начали обыск. Мишка был поражен тем, как спокойно взрослые отнеслись к произошедшему. Он был слишком мал, чтобы понять, что они проходили через это много раз и были готовы к новым арестам. Анна приготовила обед, Михаил продолжил работу над переводом (по крайней мере, делал вид, что работает), а Владимир подбирал иллюстрации и передавал их Елене с указаниями, куда их следует передать. Чекисты искали, ничего не находили, но продолжали искать.

Елена собрала узелок с едой для мужа. Он надел свой черный овчинный тулуп, и они стали прощаться. Анна перекрестила сына, поцеловала и прошептала благословение, за ней подошли прощаться Михаил, жена и дочь Владимира, наконец сын Ларюша. Мишка провожал отца по Кропоткинской улице; день был холодный, безжалостный ветер срывал с деревьев оставшиеся листья. Через несколько кварталов чекист по фамилии Корягин велел Мишке идти домой. Мишка возмутился, но Владимир посмотрел на сына и сказал: «Иди, Мишка». Он крепко обнял его, повернулся и пошел.

Василий Шереметев в первые дни войны пошел на фронт добровольцем. Он еще не достиг призывного возраста, прибавил себе лет, был принят в ополчение и отправился на фронт. Родители его благословили. В первые несколько месяцев они получали от него редкие письма, но в декабре 1941 года Василий пропал, и они больше ничего о нем не слышали. Семидесятилетний Павел каждую ночь выходил на дежурство, чтобы гасить немецкие зажигательные бомбы. Однажды ночью на монастырь было сброшено двадцать бомб, и все удалось потушить, в том числе благодаря работе Павла. Ольга Шереметева погибла во время налета на Москву 12 августа, когда бомбы разнесли флигель Наугольного дома.

Племянник Павла Николай Шереметев, который оставался в Москве и дежурил по ночам на крыше Вахтанговского театра, однажды едва не погиб. Николай уговорил Цецилию уехать из Москвы к его сестре Елене и Владимиру в Дмитров. В начале осени 1941 года весь Вахтанговский театр был эвакуирован в Омск. Елена, Владимир и остальные члены семьи провожали Цецилию в Дмитрове. В мае 1944 года Николай умер. По всей видимости, он делал себе инъекции морфина, чтобы заглушить постоянные боли поджелудочной железы. Прах его был захоронен на кладбище Новодевичьего монастыря недалеко от башни, где жили дядя Павел и тетя Прасковья. Цецилию похоронили рядом в 1976 году.