Александр Архангельский - Человек в истории

— Ведите в лагерь! Погибаем!

В небе красочно мелькали разноцветные ленты сияний, а мороз под пятьдесят градусов белил щеки беззащитных людей. У меня тоже застывала в ботинках вода и штаны превращались в камень. Я старался ступать осторожно, чтобы они не лопнули и не рассыпались на кусочки. Конвою из жарко натопленной проходной выходить неохота, но дикий вой толпы действует им на нервы, один из них выходит и дает команду на построение в колонну по пять человек в ряд. После построения посчитал, затем снова дал команду:

— Можете расходиться, не хватает двоих! — и ушел в проходную.

Каторжники бросились бежать к единственному зданию шахты, где сидело начальство, крича одно и то же:

— Замерзаем!

— Опять, как вчера, будут искать в шахте погибших, — одеревенелыми губами прошептал мой приятель. — Неужели ждать ещё целый час?!

Снова построили, ещё раз посчитали, выяснили, куда исчезли двое заключенных и какие это номера.

Но испуг на этот раз оказался напрасным, до ушей долетел обнадеживающий разговор:

— Товарищ капитан, поднимай каторжан и веди их в лагерь.

— Они нарушают правила, не подчиняются. Смотрите сами, человек десять не прижали лица к снегу. Я вот этих сначала пристрелю, а потом уж поведу остальных в лагерь.

— Я бы их сам расстрелял, но шахта план не выполняет. Людей нет, а эти, каторжные, в забоях еле-еле, как червяки, ползают, говорят, сил нет. Вот и приходиться идти на уступки этим выродкам, врагам народа!

— Встать! Марш!

Около ворот лагеря снова начинается тот же “спектакль”, но с одним дополнительным актом — шмоном. На морозе каторжане раздевались до нижнего белья, некоторых заставляли снимать и ботинки, после сего поочерёдно шли на обыск. Затем снова по тому же гнусному сценарию:

— Номер А-776, выходи!.. Номер…

Наконец вместо занавеса открывались лагерные ворота, над которыми висел огромный транспарант: “Труд в СССР — дело чести, доблести и геройства”. Каторжане бежали в столовую, на ходу оттирая на лицах белые пятна.

После еды нас закрывали в бараках. Все ложились, не снимая одежды. Я снимал только сапоги, чтобы с них вытекла вода, а на ноги “обувал” шапку».

В 1952 году Владислава Павловича назначили механиком внутришахтного транспорта. Быстро изучил особенности электровозов, вагонеток, путей и скиповых подъемников. «У меня сразу же появились рацпредложения, и мы с новым начальником начали менять шахтный транспорт».

1952 год. Лидия Александровна тяжело переживает свое одиночество: «Прочитала всё записанное. Много прошло дней, многое изменилось. Теперь живу в Свердловске, работаю в школе. Витя учится в 3-м классе. О Талице не вспоминаю, а вот Смолокурку вспоминаю иногда, её не забуду. Слава Богу, родители мои живы, с ними мне легче. На сердце как всегда печально. Вспоминаю часто Владислава. Что бы ни загадала, а судьба неумолимо предвещает мне с ними разлуку, даже письма не разрешили писать. Возьму старые письма и плачу, но слёзы не облегчают душу. Одна отрада в моей жизни — это Витя; мечтать о личном счастье нет времени, да и голова поседела». (Дневник Л. А, 1 января 1952 г.)

В 1954 году разрешили писать письма. Лидия и Владислав вырываются из вынужденного молчания. Они вновь ведут свой диалог о дружбе, о любви, о смысле жизни, о долге, о чести, о том, как будут жить после возвращения Владислава. Писем много, они очень большие, на трех-четырех страницах убористым почерком. За 1954 год — 23 письма, 1955 — 76, 1956 за 2 месяца (январь — февраль) — 14 посланий: письма, открытки, телеграммы.

Из писем этого периода видно, как устала от одиночества, ожидания и забот Лидия Александровна и как устремлен к ней, к ее дому, к своей семье Владислав Павлович. Владислав Павлович был освобожден 17 февраля 1956 г. по амнистии со снятием судимости и поражения в правах.

«В феврале 1956 года я, получив временный паспорт, купил билет до Свердловска в жесткий купейный вагон и вошел в купе. Там уже сидели два офицера войск внутренней охраны.

Над сиденьями висели зеркала, и я впервые за последние десять лет увидел себя воочию. Зеркальное отображение беспощадно сказало мне правду, от которой я невольно даже отшатнулся в угол. Я увидел лицо, одежду человека второго сорта — вчерашнего раба. Забившись в угол, я боялся повернуться к офицерам. Мне казалось, что сейчас сюда ворвутся охранники, схватят меня за шиворот, выбросят из вагона и, избивая ногами, заорут: “Куда это ты поехал, падаль фашистская?! Как бы не так!” И хотя меня никогда не избивали ни в плену, ни на каторге, тревожное ожидание расправы прекратилось только с того момента, когда поезд набрал скорость и начали исчезать последние огоньки Воркуты.

Но тут меня окружили еще более мрачные мысли: “Куда я еду и зачем? Как встретят? Не останусь ли навсегда человеком второго сорта? Не вернуться ли обратно, пока не поздно”».

«Получилось всё не так, как я боялся. Везде и всюду меня встречали приветливо. Устроился работать конструктором в научно-исследовательский институт (УНИХИМ). В стране начиналась новая жизнь, дела шли на подъем. Нам поручили совершенно новое необычное задание — разработать приборы для сернокислотного цеха Бхилайского металлургического завода в Индии. Доверили это дело мне. Я организовал конструкторский отдел, провел исследовательские работы и издал первую свою книгу “Конструирование приборов для стран с тропическим климатом”. Приборы, разработанные с моим участием, начали работать во многих странах мира.

Никто не лез мне в душу, не расспрашивал о прошлом, да и я о нем никогда не рассказывал. Окружающие меня, наверное, знали что-то обо мне, но оберегали меня от неосторожных намеков».

Владислав Павлович Тхоржевский стал автором 8 изобретений, причем первое свидетельство выдано 8 августа 1949 г., а последнее — 7 июля 1982 г., когда уже на пенсии он работал слесарем в котельной поселка Шарташ, входившего в состав Свердловска. Автор нескольких книг по приборостроению, участник и неоднократный бронзовый призер ВДНХ, отличник химической промышленности СССР. Реабилитирован 18 октября 1991 года.

Познакомившись с письмами и дневниками Лидии Александровны и Владислава Павловича Тхоржевских, мы соприкоснулись с судьбами удивительных людей.

Лидия Александровна стала отличным педагогом, учителем химии. Много теплых воспоминаний оставили о ней выпускники школы и коллеги. Но главное, они показали, как можно стойко, достойно переносить превратности судьбы, как противостоять давлению внешних обстоятельств и остаться верными самим себе. После смерти Владислава Павловича Лидия Александровна снова начала вести дневник и писать неотправленные письма. Мы начали наше повествование с записки Лидии Александровны и закончим ее же небольшой записью: