Юрий Рост - Пути в незнаемое [Писатели рассказывают о науке]

Однако, учитывая значение Н. Н. Лузина как крупного математика, взвешивая всю силу общественного воздействия, выявившегося в столь широком, единодушном и справедливом осуждении поведения Н. Н. Лузина, и исходя из желания предоставить Лузину возможность перестроить все его дальнейшее поведение и работу, — Президиум считает возможным ограничиться предупреждением Н. Н. Лузина, что при отсутствии решительного перелома в его дальнейшем поведении Президиум вынужден будет неотложно поставить вопрос об исключении Н. Н. Лузина из академических рядов».

Эти материалы были в полном объеме опубликованы в одном из номеров журнала «Успехи математических наук» (вып. III, 1937), на его последних страницах. А первая страница этого журнала (и вторая, потому что на первой не поместилось) посвящена передовице — «ИЗЖИТЬ ЛУЗИНЩИНУ В НАУЧНОЙ СРЕДЕ», нещадно «обличающей» Лузина и предлагающей изжить не только лузинщину, но и «чрезвычайно вредные в настоящих условиях навыки, которые могут быть объединены названием «академические традиции», …традиции «академической благопристойности», исключающие прямую и твердую общественную оценку конкретных недостатков в работе отдельных ученых…».

Трудно даже представить себе, чего стоил весь текст постановления Президиуму Академии наук, а самое главное — его последний абзац, т. е. попросту решение не трогать Лузина. ТЕ, кто обладал «великолепной большевистской бдительностью», не унимались. Они продолжали терроризировать Лузина и перекинулись на его друзей и учеников. Никто из учеников Лузина не любил вспоминать те события. Только один раз Люстерник во время моих расспросов о Шнирельмане случайно затронул эту тему: «Никто не мог подумать, что Лев способен на это. Он ведь был веселым, очень жизнелюбивым человеком — и вдруг самоубийство. В тот день его вызвали куда-то. Вечером он вернулся домой, закрылся на кухне и открыл газ».

И все-таки Лузина отстояли. Его отстояли от тюрьмы, но не от унижений и притеснений. Он умер в 1950 году в одночасье от острого сердечного приступа.

К этому времени Юрий Борисович Румер отбудет свой срок, отбудет два года ссылки, и наступят для него самые тяжелые времена. А тогда, в 36-м году, происходящее с Лузиным казалось чудовищным недоразумением.

В 1937 году Ландау переезжает из Харькова в Москву к Петру Леонидовичу Капице.

Строительство института для Капицы на Воробьевых горах (место было выбрано самим Капицей, проект института, как и все остальное, включая финансовую систему, был тоже составлен им самим) началось в январе 1935 года. Петру Леонидовичу, уже полгода не работавшему к этому времени, предстоял перерыв в научной работе еще два с половиной года — институт строился медленно. И только в 37-м году он смог начать эксперименты. К этому же времени Капица пригласил к себе в институт Ландау заведовать теоретическим отделом. С этого времени и до конца своей жизни Ландау был заведующим теоретическим отделом Института физических проблем. Здесь он создал знаменитую школу физиков-теоретиков. Часть его учеников во главе с Исааком Марковичем Халатниковым в 60-х годах организовала Институт теоретической физики в Черноголовке, который носит сегодня имя Ландау. Халатников часто вспоминал в связи с этим слова Ландау: «Когда я умру, Халат откроет институт, назовет его моим именем и будет заниматься ахинеей». Ландау предугадал все, кроме, пожалуй, «ахинеи».

Для Румера переезд Ландау в Москву был праздником. Теперь они всегда были вместе. После отъезда из Харькова и до получения квартиры во дворе физпроблем Ландау жил у Румера.

В коммунальной квартире на улице Горького в доме № 68 было тесно, но весело. Они успевали все: и ходить в театры, и устраивать вечеринки, то с бесконечным чтением стихов, то с веселыми выдумками, и, конечно, успевали работать. Работа была, как говорят физики, их ОСНОВНЫМ СОСТОЯНИЕМ. У каждого из них были свои собственные интересы. Ландау в эту пору создал теорию фазовых переходов, статистическую теорию ядра и многое другое. Румер занимался теорией элементарных частиц, теорией сверхпроводимости. К этому времени вышли две монографии Юрия Борисовича: «Введение в волновую механику» и «Спинорный анализ». Первая из этих монографий служила прекрасным учебным пособием для студентов. А «Спинорный анализ» была первой книгой в нашей стране по изложению нового математического метода в физике и оставалась единственной в течение десятков лет. У Ландау и Румера были, естественно, и совместные работы. Наряду с решением фундаментальных задач физики они задумали и быстро написали научно-популярную книгу «Что такое теория относительности». Ландау дал этой книге шутливый отзыв: «Два жулика уговаривают третьего, что за гривенник он может понять, что такое теория относительности». Сам же Ландау пояснял этот отзыв: «То, что мы с Румом жулики, понятно. А почему же третий жулик? Да потому, что он за тот же гривенник хочет понять теорию относительности».

Не так весело сложилась судьба рукописи этой замечательной книги. Книга, которая будет издана более чем на двадцати языках мира, впервые увидит свет лишь в 1959 году (спустя 22 года) благодаря Евгению Михайловичу Лифшицу, сохранившему единственный рукописный экземпляр двух «врагов народа».

В 1938 году Ландау и Румера арестовали. Их арестовали в один день и посадили в одну камеру. «Мы улыбнулись друг другу, — рассказывал Юрий Борисович, — и, конечно, решили, что они хотят подслушать наш разговор, раз посадили в один конверт — маленькую бутырскую комнатку, где вы можете встать, сесть, но не ходить. На самом деле, как потом выяснилось, это произошло из-за обычного беспорядка. И вообще оказалось, что ордер на мой арест был выписан на 26 апреля, а взяли 28-го. Просто потому, что не успевали брать — много было таких. И первое, что мне сказал Дау, было в чисто даувском духе: «Ну и подарочек ты получил ко дню рождения, Румчик, поздравляю тебя!»

28 апреля — день рождения Юрия Борисовича. После того как Румер без особого удовольствия все-таки принял поздравление, Ландау как ни в чем не бывало стал рассказывать о своей последней научной догадке: «Послушай, Рум, ты даже не представляешь себе, что я придумал! Я разгадал тайну жидкого гелия!»

В 1937 году Капица открыл парадоксальное явление: гелий, охлажденный до сверхнизких температур, близких к абсолютному нулю, не только не затвердевал, но терял вязкость и становился сверхтекучим. Румер был первым человеком, который услышал блестящее объяснение сверхтекучести гелия — явления, которое войдет основным звеном в формулировку Нобелевского комитета при присуждении Нобелевских премий (в разное, до неприличия, время) Капице и Ландау.