Рута Ванагайте - Свои. Путешествие с врагом

Прошу открыть после моей смерти. Прошу не уничтожать. Очень жаль покидать родину и еще не оперившихся детей и на старости лет не порадоваться на детей и не наставить их на путь истины, куда Ленин ведет верным путем.

11 марта.Утром будто бы отец какому-то стишку учил, а я затянул: “Зябнут руки-ноги, зябнет голова”…

17 марта.Снилось, что был у себя на дворе и вспомнил, что коров не выгнал на пастбище. Открыл двери хлева и выпустил. Какая-то грязная вся и как будто не наша. И загородки в хлеву разрушены, и слышу – бычок ревет. Так я и его выпустил, черный какой-то, небольшой. И какого-то человека хотел застрелить, гонялся по каким-то развалинам и целился стрелять. Потом он вышел на улицу, и там я несколько раз выстрелил в человека, но вообще не попал. И из головы вытащил большую вошь и убил.

19 марта.Ходил по красивому лесу, хотел грибов найти, но не нашел. Такой лес чистый, с белым мхом. Потом перешел через небольшое поле, перескочил через канавку и вошел в густой лиственный лес, говорю, ягод найду, но не нашел и увидел большой дуб, говорю, посмотрю, есть ли желуди, виднеются, но не нарвал. А Витас зовет меня, говорит, “война”, иди скорее, говорю, скоро приду. Проснулся.

21 марта.1. Снилось, что вышел в коридор помочиться. А коридор нечистый такой, везде кучи навалены, но я встал между ними и не запачкал себе ботинки. 2. Будто бы Йонас меня подстриг. Говорю, высоко не подстригай, он говорит, только подкорочу, совсем не остриг и из ушей выстриг, и шею машинкой скреб, сначала больно было, я говорил, не нажимай так, так потом было не больно. Я красиво выглядел. 3. Будто бы Петрайтисова Ангеле прибежала ко мне голая, красивая такая, и опять убежала. 4. Альгирдасова Марцеле лежала на нашей кровати как обреченная, такая худая и бледная, я улегся на нее, не помню, встал или нет, кажется, встал.

22 марта.Снилось: я будто бы у себя дома был, и следователь допрашивал человека, сказал, не мешай мне, и я вышел из той комнаты и заорал, говорю, и одеться нельзя, выходя несколько раз хлопнул дверью, но совсем не закрылась. И пошел по снегу, чистый такой…

23 марта.Снилось, будто ем с дочкой большие блины, мукой присыпанные, белые такие, лишь половину себе отломил, будто бы ту, что потоньше… Была вода, нечистая такая, я ее не пил, только стоял и смотрел. И в каком-то доме лежал как в своем, и на левой руке были два надреза. Будто бы отец обещал меня за что-то убить, но мужичок такой сказал – не надо, потому что оба надреза были одинаковой длины и уже заживали, не больно. Так я подошел к отцу, отец такой большой и как будто не отец, и я начал просить прощения, чтобы не убивал, и он будто бы простил меня, и я плакал.

…Перед судом снилось в пятницу, что на нашей кухне готовился какой-то праздник, но мы не пили и не ели. Две белых сложенных простыни положили чистые на стол. Йонас дал белое белье, но я сказал: будет тепло, тогда Юле принесла чистое в клетку, но не совсем новое, и я оделся. Садясь на стол, вымыл руки, но не совсем чисто, какие-то пятна остались, и я уселся невеселый.

Перед судом дал отцу белого петуха без головы, но он еще живой был, и отец скрылся с петухом. Я отодрал доску от забора и вылез через маленькую дырку, было совсем хорошо, и я шел вброд через чистую воду.

13 апреля.Мне снилось, что я шел через ручей и лез на такой крутой песчаный берег. Ухватившись за ветки деревьев, с трудом забрался в красивый лесок. Красивая тонкая сосенка, без веток, я рядом с ней стоял. Через поле бежал заяц, я выстрелил, но не попал. Заяц влез в куст, я прижал его палкой и вытащил за хвост. Оказалось, это черный кот, небольшой. Двух дохлых мышек съел. Я его домой не понес.

14 апреля.Снилось, что я вернулся к себе домой, разговаривал с Юле, но не видел ее. Говорю, надо побриться, потому что надо будет со всеми попрощаться. Взял ножики, все старые, один заточил на ладони, но не побрился. Велел сыну сложить ножики. Он сложил, сидел на диване такой красивый. Я подошел, и целовал-целовал. Он стал плакать.

Последнее стихотворение:

Записка рядом со стихотворением:

Ув. начальник,

прошу это стихотворение не уничтожать, а послать моим детям.

Прошу эту мою просьбу удовлетворить [130] LYA, K-1, b. 47746/3, t. 4, vokas 98–57. .

Просьбу не удовлетворили. Письмо со стихотворением осталось в деле.

В 1942–1944 годах ксендз Юозас Балтрамонайтис служил тюремным капелланом в Лукишках. В его дневнике записаны разговоры с арестованной еврейской девушкой, которую Особый отряд затем увез в Панеряй на расстрел.

20. vii.1943.Сегодня посещал заключенную Робинавичюте Шейну – еврейку из Каунаса, ей 24 года. Девушка кажется очень начитанной, а кроме того, очень благородной. Она очень боится смерти, невероятно жаждет жить. Я завел разговор с несчастной девушкой. Спросив, как она вообще смотрит на жизнь, получил от нее такой ответ:

– Я никогда не завидовала ничьему богатству, я хотела только быть свободной и учиться, многому научиться и жить, быть полезной людям. Ох, Иисусе, как бы мне хотелось отсюда сбежать… Где воля, там и сила, но здесь этим не воспользуешься, этим можно воспользоваться, только живя на свободе. Чего только захочу – решалась, и всего достигала. Здесь невозможно этого добиться и сделать. Как бы я хотела, чтобы эти решетки в камере открылись и рассыпались, но этого не случается, даже если я очень-очень этого хочу. Понимаю, что здесь тюрьма, нет здесь ни силы, ни воли. Ой, Боже, какая я несчастная…

– Что плохого вам сделали другие люди до сих пор?

– Меня 16 июля, когда я еще работала в гебитскомиссариате, арестовали сотрудники немецкой безопасности. За что, спрашиваю в глубине души. Не за то ли, что я работала и мне удавалось хорошо выполнять свою работу? Еще перед тем один литовец в гебитскомиссариате сказал, что я немецкая шпионка. Ой, Боже, как больно слышать такой укор. Я, кажется, никому ничего плохого не делала. Один литовец из Особого отряда, который меня из гестапо после допроса обратно в Лукишки вел, увидел рядом с тюрьмой грузовик и стоящего возле него немца-гестаповца и сказал, что меня в таком грузовике повезут в Панеряй расстреливать. Я расстроилась и спросила, почему этот господин говорит мне такое страшное. А он ответил, что хотел посмотреть, как я на его слова отреагирую. Боже мой, подумала я, мало того, что я так ужасно страдаю, так еще и другие мне страшные слова говорят. Когда это делают немцы – так у них приказ, но тут наши люди сами, по своей инициативе истребляют ни в чем не повинных людей. Пусть бы я сколько угодно лет прожила в тюрьме, только бы знать, что останусь жива. Почему я так хочу жить? Сама не знаю…