Александр Панарин - Север — Юг. Сценарии обозримого будущего

Новая радикализация нигилистического "экономикоцентризма", игнорирующего моральные, культурные, социальные резоны, вступает в вопиющие противоречия с необходимостью нахождения новых интеграционных идей и консенсусов в обществе, становящемся все более мультикультурным и социально неоднородным. Американская партия войны еще, может быть, не знает, что ей, скорее всего, суждено стать и партией гражданской войны. Тем не менее ее политика и идеология стремительно эволюционируют под влиянием милитаристского "ускорения" в направлении, прямо противоположном тому, что необходимо для интеграции гетерогенного общества самой Америки. Сегодня главной технологией социального сплочения, используемой правящей элитой, являются провокации спецслужб, связанные с нагнетанием атмосферы страха и ксенофобии. Мало кто задумывается об эффектах бумеранга: постоянно напоминать населению, растущую долю которого составляют помнящие свои корни цветные, в том числе и мусульмане, что "цивилизованному миру" во главе с Америкой угрожают мусульманские террористы (откуда эта внеправовая привязка уголовщины к религиозному признаку?) — это означает каждый раз демонстрировать позицию белого расизма.

Еще недавно, в рамках социальной и культурной программы "великого общества в Америке", предусматривающей не только "обратную дискриминацию" и квоты в пользу черных, но и многочисленные меры бытовой профилактики белого расизма, был сделан значительный шаг к интеграции черного меньшинства. Сегодня действие этой программы практически нейтрализовано новой программой глобальной войны "цивилизованной Америки" с "нецивилизованной" цветной периферией мира. Америка WASP (белый-англосакс-протестант), спешно вооружающаяся "несокрушимыми аргументами" против цветных изгоев остального мира, не может сохранять внутренний интеграционный потенциал, когда растущая часть ее населения так или иначе идентифицирует себя с этими изгоями. Шаткое равновесие могло бы еще продлиться в ближайшие 20–30 лет, пока демографическая ситуация окончательно не изменилась в сторону численного преобладания цветных. Но "механизм ускорения", связанный с развязанной войной, и таких сроков не оставляет.

Тот факт, что официальная Америка объявила истребительную расовую войну тем, с кем ее собственное цветное население (в особенности из эмигрантов новейшего поколения) имеет все основания себя идентифицировать, прямо указывает на неизбежность воспроизведения феномена, известного из российской истории начала XX века: превращение империалистической войны в войну гражданскую. Надо сказать, события первой мировой войны и поведение России в ней давали куда меньше оснований для такого превращения. Не Россия тогда была агрессором, не она бросила вызов достоинству национальных и расовых меньшинств. Здесь проявилась та особенность массовой психологии эпохи модерна, когда, в силу иссякания запасов традиционного терпения и жертвенности, неудачи внешней войны автоматически вызывают стихийное дезертирство масс и поразительно быстрое превращение верноподданнических чувств в свою противоположность. В случае с современными США, где верхи общества ввергают процветающую страну в опаснейшую мировую авантюру, этот феномен непременно заявит о себе сразу же после первых значительных жертв и неудач. А неудачи и жертвы непременно последуют: потенциал своего сопротивления мировая периферия отнюдь не исчерпала, и настоящая проба сил еще впереди.

Америка как воплощение "технологического общества" легче всего становится жертвой технического мифа, связанного с преувеличением возможностей технического фактора и недооценкой военно-политического значения других, более традиционных факторов, таких как чувство справедливого национального возмущения, бунт оскорбленной справедливости, чувство достоинства. Те, кто направляет Америку в Ирак за нефтью как важнейшим стратегическим ресурсом, вероятно, не понимают, что вызванная этой интервенцией ненависть сотен миллионов арабов к Америке — не меньший стратегический ресурс противоположной направленности. В данном случае старый технический миф (образца технологических и технократических утопий 60-х годов XX века) переплетается с "новым" расовым мифом социал-дарвинистского образца. Превосходство могущественной технической цивилизации над "дотехническими" обществами здесь выступает в сочетании с превосходством "избранного народа", каким стали считать себя американцы, над неадаптированной и "неполноценной" человеческой массой периферии. На основе этого многосоставного комплекса авантюризм американских суперменов возрос до степени, исключающей учет соображений здравого смысла и опыта. Американский "новый мир", воплощающий наступление новой технической и новой расовой среды на среду традиционалистскую, "не имеющую никакого достоинства", в действительности вступает в конфликтные отношения со всем культурным, моральным и историческим опытом человечества. Даром это пройти никак не может. При первых же сбоях и неудачах американского наступления все более значительная часть населения Америки, в первую очередь цветного, реинтерпретирует свою идентичность, почувствовав себя теми самыми "старыми людьми", с которыми правящие супермены страны решили покончить раз и навсегда.

История Америки, по всей видимости, готовит многозначительный инверсионный поворот. В гражданской войне XIX века американский Север выступал под лозунгом борьбы с рабством и расизмом, тогда как Юг отождествлялся с постыдными практиками рабовладения. В той гражданской войне, которая, скорее всего, ожидает Америку в середине XXI века, напротив, именно "Юг" (в географическом и этнокультурном смысле) будет выступать под знаменем гуманистического универсализма, противостоящего расизму янки. "Южане" сыграют роль братского интернационала гонимых, призвание которого — урезонить "нового человека" расизма, ответственного за мировую военную катастрофу, и вернуть Америку в нормальную семью народов. Парадокс истории в том, что симметрично нынешней либеральной программе "возвращения" России в "цивилизованное сообщество" возникнет программа возвращения Америки к цивилизованному существованию, которая станет осуществляться не либералами, а революционерами.

Сейчас невозможно предвидеть, какие конкретные формы обретет грядущая гражданская война в Америке: станут ли "южане" новыми конфедератами, готовыми отделиться от расистов Севера, или выступят в роли преобразователей всего Североамериканского континента на началах идеологии солидаризма и антидарвинизма. Скорее всего, Америке в ходе внутренней войны предстоит столкнуться с антиномией, с какой столкнулась выходящая из гражданской войны Россия в начале 20-х годов XX века. В России, начиная с середины XIX века, стало пробуждаться национальное самосознание окраин, хотя продолжал работать и "плавильный котел" русификации. В борьбе с "господской" Россией большевики решили использовать энергию национального протеста. В результате они построили государство, которое, с одной стороны, самоопределялось по классовому принципу — как диктатура пролетариата, а с другой — по принципу многонациональности — как союз национальных республик. Большевистская "демократия равенства", заслужившая упреки в социальном обезличивании людей, в национальном отношении не была обезличивающей. Советский Союз стал государством, которое одновременно и интегрировало "третий мир", и давало ему новое самосознание, связанное с ощущением "самого передового строя". Распад СССР означал капитуляцию модерна перед этой антиномией: там, где пробудился национализм, стала отступать современность.