Александр Афанасьев - Белорусский узел

И что?

Преемника чаще всего нет, или он не подходит или их несколько и они готовы сцепиться. Самой системы нормального выбора нового главы государства нет — все атрофировалось. И что самое страшное — те, кто так долго ждал — готовы на все, чтобы урвать своё. Потому что они так долго ждали. И потому что понимают — следующего шанса может и не быть.

Б…

Это не Америка. Там те, кто проиграл — уходят в университеты преподавать. В советы директоров. В некоммерческие фонды. И ждут следующих четырёх лет. И знают, что шанс вернуться есть всегда. Дик Чейни, по моему, был министром обороны в правительстве Форда, а потом стал вице-президентом — двадцать с лишним лет спустя. А у нас — у нас все не так. У нас оступился — порвут, не пожалеют. И потому у нас те, кто у власти — держатся за неё до конца. А те, кто борется за власть — готовы на все.

Хотелось бы, конечно, по-другому. Да не получается.

Подготовили государственные похороны. По-советски пышные, в Минске, с БРДМ и лафетом на прицепе. Хватило ума не устраивать мавзолей — огласили последнюю волю, похоронить там, где родился. Михаил достал пропуска на закрытую, только для своих церемонию, на родине Отца белорусской государственности — он, а не Шушкевич им навсегда останется. Перелески и поля, деревня. Кавалькада машин, припаркованная у дороги так, что ни пройти, ни проехать, приспущенные флаги, почётный караул и плотный строй мужиков в дорогих костюмах и парадных мундирах, думающих, как же будет дальше, как они все — будут жить дальше? И зорко, исподлобья — приглядывающих друг за другом.

— Целься!

Винтовки почётного караула вскинуты вверх, в зенит. В светло-голубое, совсем не осеннее небо.

— Пли!

Слитный треск выстрелов. Непроизвольно вздрагиваешь.

— Целься!

Ушёл Батька. С ним ушла целая эпоха. Как то будет…

— Пли!

— Вон. Стоят. Малой с его матерью — им теперь туго придётся, их ненавидят все. И в первую очередь — дети от первого брака, от законной жены. А вон и законный стоит — в очках. Я ещё расскажу вам, кто это…

— Целься!

А вон и серый кардинал припёрся. Среди своих — его зовут Лев. Смертельно опасный человек с большими связями, идущими очень и очень далеко — возможно, в кабинеты в Лондоне и в Лэнгли. Он создал работающую как часы систему безопасности, а старший сын президента и сотоварищи — её потом отжали. Но дружки у него серьёзные, и самое главное — за границей. Он совершенно точно — связан с ГУР МО Украины и скорее всего, с СБУ. Там — контакты ещё с 2004 года образовались. Он же — имеет контакты в Средней Азии и даже в Афганистане. Последние годы — он был в опале, отсиживался по слухам в Туркменистане, советником у местного Папы. Говорят, он там служить начинал

— Пли!

Трескучий грохот выстрелов — и тут я вижу, как Лев — начинает медленно-медленно валиться набок. Кто-то подбегает, хватают его…

Твою же мать!!!

Твою же мать…

Вот это да…

Убили прямо на глазах у людей. На похоронах.

Я кошусь немного в сторону — старший сын Президента снял очки и смотрит, кажется, прямо на меня…

Короче, не спрашивайте меня, что теперь будет. Не знаю я. Честно — не знаю. И никто не знает.

Мы с Михаилом ехали в его Майбахе. Огромная машина — плыла над дорогой подобно привидению, двойные стекла — отсекали любой уличный шум, а автоматические шторки — создавали иллюзию отстраненности от внешнего мира. Мой джип ехал сзади, за рулём сидел один из охранников. В принципе — машину подороже — могу позволить себе и я. Но не хочу. Как сказал один умный и злой мужик в одном фильме — не впускай в свою жизнь ничего, что ты не мог бы бросить за тридцать секунд, если запахнет жареным.

А я уже впустил в свою жизнь. Достаточно…

— Чо дальше то?

Вместо ответа — Алешкович достал из подлокотника (у Майбаха в подлокотнике холодильник) бутылку

— Будешь?

— Давай. По пятьдесят капель…

Налили. Дёрнули. Пилось хорошо, совсем при этом не цепляя. А в голове словно маятник — с тупым упорством, прокручивался один и тот же сюжет. Залп почётного караула — падающий Лев — и молча стоящие люди вокруг него. Залп-падение… людская, непроницаемая стена.

Ибо вот, нечестивые натянули лук, стрелу свою приложили к тетиве, чтобы во тьме стрелять в правых сердцем. Когда разрушены основания, что сделает праведник? Господь во святом храме Своём, Господь, — престол Его на небесах, очи Его зрят; вежды Его испытывают сынов человеческих. Господь испытывает праведного, а нечестивого и любящего насилие ненавидит душа Его. Дождём прольёт Он на нечестивых горящие угли, огонь и серу; и палящий ветер — их доля из чаши; ибо Господь праведен, любит правду; лице Его видит праведника [16] Псалтырь. …

Проблема только в том, что нет здесь — правых сердцем. Подонки — будут стрелять в подонков, и им плевать, кто окажется рядом. Слишком долго они ждали своего шанса — слишком. И им теперь плевать… они готовы шмалять друг друга на похоронах, они готовы шмалять из автомата в толпу — они на все готовы. Только бы дорваться до вожделенного трона.

И правые сердцем — просто не выживут под перекрёстным огнём.

Все вещи — в труде: не может человек пересказать всего; не насытится око зрением, не наполнится ухо слушанием.

Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем.

Бывает нечто, о чем говорят: "смотри, вот это новое"; но это было уже в веках, бывших прежде нас.

Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после.

Я, Екклесиаст, был царём над Израилем в Иерусалиме;

и предал я сердце моё тому, чтобы исследовать и испытать мудростью все, что делается под небом: это тяжёлое занятие дал Бог сынам человеческим, чтобы они упражнялись в нем.

Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, всё — суета и томление духа!

Кривое не может сделаться прямым, и чего нет, того нельзя считать [17] Екклезиаст. .

Почему это произвело на меня такое тяжёлое впечатление, ведь я видел до этого смерть и не раз. Просто я в тот момент понял, что точно так же, просто и незамысловато — могут замочить и меня. А я — даже сына на земле не оставил. Четвёртый десяток уже с лихом…

Посмотрев на Михаила, я понял, что чувства у него схожие…

— Ещё будешь?

— Нет.

— Погуляем?

— Давай…

Мы выбрались из машины. Майбах — пополз за нами со скоростью пешехода. Мы шли по обочине дороги, мимо проносились машины — и жизнь на первый взгляд казалась, размеренной и основательной, как и была. Но мы то понимали, что такой — она уже будет. В схватке за власть — сделан шаг. И они уже — показали, что готовы на всё.

— Что, сын будет?