Виталий Васильев - Амурские войны

Мильченко был вхож к «лидерам» городской и областной милиции, а лидеры, как известно, бывают единоличные, а бывают и двуличные. Потому-то дело Матроса сдвинулось с мертвой точки лишь тогда, когда на помощь местному угрозыску пришла бригада МВД СССР.

Брали Матроса красиво. Пьяный и самоуверенный, катил он по городу на новой своей «Волге» и долго отказывался верить в реальность происходящего, когда был остановлен сотрудниками ГАИ. «Да вы что, хлопцы, неприятностей захотели?! — кричал батька. — Ваш главный начальник — мой друг, мы с ним пьем каждый день…». «Скажи мне, кто твой друг, но истина дороже», — отвечали не спасовавшие на сей раз милиционеры.

Кстати, Павел Адамович Стужук благоденствует и поныне: уголовное I дело против него было прекращено по I амнистии. Вернули ему и личную «Волгу», и оформленный на подставное лицо особняк в селе Вовниги. Говорят, бывший шеф городской милиции даже подумывает о возвращении в органы внутренних дел…

Да, множество доселе не раскрытых тайн окружают вроде бы завершенное дело Матроса.

Неясно, к примеру, куда делся матросский «сундучок» со всеми капиталами «крестного батьки», судя по всему, немалыми… Смешно сказать, но единственный обнаруженный и изъятый вклад на его имя составляет астрономическую сумму в… 15 рублей 73 копейки. Между тем в приобщенном к делу блокноте Матроса есть такие вот записи: «Вадиму 1000 руб., мне 1000, когда стихло…», «когда стихло — 1200», «когда Жорик забрал себе 2000…», «на каждого — 1250 руб.», «22 тысячи — Аветисян» и так далее…

Как-то не согласуются между собой эти две суммы: 22 тысячи и 15 рублей 73 копейки…

Из дела Матроса очевидно, что его связи не ограничивались Днепропетровском. Вот записка, полученная им из тюрьмы, расположенной в другом украинском городе: «Шурик, все получил, что ты передал. Постарайся сделать через Свету на тюрьме, чтоб я не сидел в транзите, а съехал на больницу до этапа… Валику передай, чтоб постарался побыстрей побеспокоиться за Лапу, а то его могут выписать. Жду свиданку, а после встретимся в Киеве».

Каналы связей Матроса, подобно каналам на Марсе, до сей поры остаются неисследованными. А жаль. Известно, к примеру, что одного слова Матроса было достаточно, чтобы устроить человека в Москве заведующим ювелирной мастерской.

И по сей день неясно, по чьему же все-таки личному указанию и за какие заслуги Матросу — единственному в микрорайоне — был проведен телефон, в то время как и поныне нетелефонизированными остаются квартиры многих ветеранов войны. В областном управлении связи утверждают только, что телефон был установлен по распоряжению «самых высоких инстанций».

Остались весьма расплывчатыми и обстоятельства признания вполне вменяемого Матроса психически ненормальным. Как могли поверить его дилетантской театральной симуляции такие опытные специалисты, как врач-психиатр Аверьянова-Самарская, врач-невропатолог Клеванник и, наконец, профессор Днепропетровского мединститута Блохина, подтвердившая диагноз «циклотимия депрессивная», лопнувший как мыльный пузырь при первой же серьезной экспертизе?

Помните, я просил обратить внимание на то, что должность Джамалутдина Раджабовича Адамова, благодаря которому во многом и был обезврежен Матрос, сегодня предваряется применительно к нему прилагательным «бывший»? Ему бы еще работать и работать, но не выдержал, ушел на пенсию…

Чего же не перенес этот крепкий, суровый на вид человек, оперативник экстра-класса?

Не смог он вынести того плохо замаскированного давления, которому по сей день подвергаются люди, так или иначе причастные к расследованию дела Матроса и смежных с ним дел. Факты такого давления множественны.

Всем понятно, что даже связи Матроса в правоохранительных органах не гарантировали бы ему столь долгой неприкосновенности, не имей он прямого выхода на некоторых руководителей города и области. И поскольку попытки глубже вникнуть в дело Матроса до сей поры наталкиваются на невидимую стену, то можно заключить, что кое-кто из них до сих пор находится у руля.

Неужто и впрямь бессмертна мафия? Не настало ли время раскрыть все нераскрытые тайны?

Многое изменилось в Днепропетровске за последние несколько лет. Печально известный «Юбиль» (ресторан «Юбилейный») — излюбленное место посиделок Матроса и его ребят — превратился в диетическую столовую: сел, так сказать, на диету. Бандитский катран кафе «Льдинка», бывшее фактически частной лавочкой Пекуровского и Чертка, трансформировалось в cугубо безалкогольное кафе «Орбита». Не вспарывают более ночную тишину города выстрелы и крики: «Мама, ко мне идут!!!» Сам Матрос, осужденный к 12 годам лишения свободы, пребывает в местах, не столь отдаленных от Днепропетровска и, по рассказам, не очень тяготится назначенным ему строгим режимом. В таких же недалеких местах «отдыхают» от налетов и грабежей многие его ребята (многие, но не все: по подсчетам Адамова, 30–40 амурцев еще находятся в розыске).

И теперь самое время спокойно поразмыслить над тем, почему все происшедшее оказалось возможным не в Донецке или Харькове, даже не в Одессе-маме, а именно в Днепропетровске. Произошло это далеко не случайно.

В Днепропетровске на протяжении многих лет ребята Матроса располагая ли неограниченной властью, во многом подменив собою городское официальное руководство.

У амурцев были свои «следствие» и «суд». Был у них бандит по кличке Глаз, известный как «прокурор Амура». Он определял потенциальные кандидатуры для рэкета и вместе с Матросом выносил «приговоры».

Мильченко, как мы уже знаем, совмещал роль «прокурора» с ролью «верховного» третейского судьи.

— Матрос был незаурядной личностью, — сказал в разговоре со мной старший следователь по особо важным делам Главного следственного управления МВД СССР С. В. Серебренников. — Он хорошо изучил Уголовный кодекс, прекрасно разбирался в низменной людской психологии и правилах третейского судейства, выдавая себя за поборника справедливости. Деньги и страх — вот два «кита», на которых зиждился его авторитет. Такой человек не мог не взлететь на гребень преступной волны… Но не было бы волны — не было бы и Матроса…

Что же породило эту мутную амурскую волну? Породил ее, как ни странно, штиль, точнее, застой, основным признаком которого было отсутствие гласности и демократии.

Днепропетровская область, прослывшая кузницей руководящих кадров самого высокого уровня, долгие годы была запретной зоной для всякой — даже самой невинной — критики.

Автор этих строк помнит, как в разгар застойных лет один из его коллег сочинил критическую заметку об отсутствии электролампочек и мужских носков в торговой сети одного города. Он там еще пытался острить, что, дескать, поскольку нет лампочек, то можно и без носков шлепать — все равно в темноте никто не увидит. Не ахти какая, честно говоря, сатира. И тем не менее, заметка эта с треском слетела с полосы одной из центральных газет по единственной причине: речь в ней шла о Днепропетровске…