Илья Эренбург - На тонущем корабле. Статьи и фельетоны 1917 - 1919 гг.
- Название:На тонущем корабле. Статьи и фельетоны 1917 - 1919 гг.
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Петербургский Писатель
- Год:2000
- Город:Санкт-Петербург
- ISBN:5-88986-030-5
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Илья Эренбург - На тонущем корабле. Статьи и фельетоны 1917 - 1919 гг. краткое содержание
И.Эренбург
Автобиография. 1932 г.
cite
Л.Лазарев
«Знамя», № 8, 1997 г.
cite
С.Киперман
Газета «День Седьмой», Тель-Авив, 16 янв. 1998 г.
На тонущем корабле. Статьи и фельетоны 1917 - 1919 гг. - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Намерены дать сражение при…
— А дальнобойные орудия?..
Вылетает резвый, как мотылек, один из бывших министров. Выявляя, как всегда, чрезмерную жизнерадостность, что-то рассказывает он юной эсерке. А вокруг дремлющие и бодрствующие фигуры ворочаются, тяжело дышат, изредка обмениваясь вопросами:
— Что нового?.. Говорят, сдали Гатчину?
— А у вас?.. Наша фракция обсуждает вопрос, как реагировать на выступление…
Выхожу. Снова солдаты, пустырь и воющий броневик. У какой-то булочной уже вырос в ночи покорный, безропотный хвост. Что завтра? Кто кого будет вешать? Корнилов? Керенский? Большевики? — все равно эти зябнущие, молчаливые спины ждут хлеба насущного. Из какого-то кабаре выходит партия гуляк и пьют из «боржомной» бутылки — только не «боржом». Безногий на самодельной машинке, клянча у пустой улицы милостыню, проезжает. При свете фонаря афиши: «Празднование полугодовщины революции», «Любовь в ванне», «Гибель нации — грандиозное зрелище».
В штабе тоже дремлют в передней, прибегают, убегают. Слушаешь, и кажется, какой-то неприятель у врат Петрограда. Приехал Керенский. Привезли велик.[ого] князя Михаила Александровича. Царит растерянность, суматоха, часто испуг. Не теряет самообладания, стараясь придать всему этому «действу» разумный характер, Савинков — петроградский генерал-губернатор. Но, тормозя его работу, являются «создать контакт» какие-то делегаты «Центрофлота», представители «Советов» и другие молодые люди.
Иные вбегают, крича:
— А броневики?..
— Почему вы сдали без боя Лугу?..
Все рассказанное произошло, кажется, в течение двух дней. А потом настало утро, серое питерское утро, и сон начал спадать. Приехали казаки и заявили, что против правительства не пойдут. Вернулись и грузины, которых я видел перед отъездом, все они говорили о нежелании братской войны, об обмане, лжи, недоразумении. Потом сказал о недоразумении Крымов [32] А.М.Крымов (1871–1917) — генерал, сподвижник Корнилова.
и застрелился. Потом прочел я один из листков Корнилова, где и он говорил о недоразумении. Внешне все вошло в свою колею — всякие фракции Советов выносили победные резолюции, за минованием опасности, Савинкова и Пальчинского [33] «…за минованием опасности, Савинкова и Пальчинского отстранили». — Имеется в виду решение Керенского уволить генерал-губернатора Петрограда Савинкова и его заместителя Пальчинского. П.И.Пальчинский (1875-192.9) — инженер, товарищ министра торговли и промышленности.
отстранили, по городу дефилировали матросы. Невский молчал, трусливо поджав хвост, а в Выборгском ликовали…
Два дня спустя я сидел у Б.В.Савинкова, читал юзограммы, большинство которых теперь уж известно по газетам, слушал его рассказ о происшедшем. Чем больше знал — тем меньше понимал. Кто виновен в этом наваждении? Не знаю, лишь радуюсь, что не случилось самого страшного, и пред ликом врага не пролилась, в междоусобии, русская кровь. Но возможность этого предельного горя, кажется, никого не пробудила. По-прежнему в туманном Петербурге, на прямых улицах, в квадратных домах, люди оскорбляли, уничтожали и готовили гибель своим братьям. По-прежнему утром отравлялись ядовитым дыханьем газет, бездействуя, целые дни спорили о ненужном и засыпали, не умея отличить тяжелый сон от яви.
Когда я уезжал, Знаменская площадь была завалена людьми и тюками. Вспомнил о «разгрузке Петрограда», подумал — не выберусь. Давка, суета. Какая-то дама села на грудного младенца, мать закричала:
— Товарищ, и до чего вы несознательны! Не видите, на что садитесь!..
И обе вцепились друг в друга. Но оказалось, что поезда отходят со свободными местами, и все это приезжающие в Питер. Откуда? Зачем? Разве поймешь ныне что-либо в России!
Когда утром, после полусна и темных мыслей о минувшей неделе, подошел я к окну, сразу стало легче. Большие поля, и мелькнули, будто кровь точащие, березы. По дороге шла баба с корзиной, и ветер трепал ее алый платок.
Что же было там, в Петрограде? Или, может быть, этого не было? Недоразумение? Петербургское наваждение? Сон?..
В вагоне
Началось это еще в Москве. Когда, ругаясь, медленно ползли на ступени площадок, сталкивая друг друга, когда прыгали, кряхтя и вскрикивая, в полузакрытые окна вагонов, чей-то голос отчаянный покрыл на минуту вокзальный гул:
— Так и есть!.. Ведь Мозера!.. Массивная цепь!..
А потом только и слышал я в купе, в коридорах, на площадках:
— Срезали у вас?.. А у меня просто рванул…
— Я слышу, рука под жилетом так и ходит, а ничего поделать не могу… Не повернешь глазом — так нашло… Кричу, а он все действует…
— Видали, немец едет из Александровска — четыре тысячи сняли и билет… Чисто…
— У меня чепуха, — 62 рубля… Черт с ними…
Пили чай и все говорили о кражах — нынешних, прежних, московских, харьковских и других. А потом у дамы пропала серебряная ложечка, и все злобно, подозрительно оглядывали друг друга. Мне казалось, что ложку стащил старик-спекулянт по кожевенным делам, а владелица ее особенно пристально всматривалась в поместительные карманы моего пальто.
На какой-то станции поймали вора, с ним захватили и «жертву» — пассажира «протокол составить». И вор оказался не вором, и пассажира будто бы не обокрали (заверял, божился), но все же милиционер не пускал. Пассажир молил:
— Ради Бога, пустите! У меня в поезде жена захворала, дочка больная — нога у ней в гипсе…
Не пустили. «Протокол надо составить». Поезд наш отходил, а из окна станционной комнаты пассажир все махал руками, выкрикивая:
— Нога в гипсе!..
А вор — не вор глядел, тупо ухмыляясь.
Ночью на скамьях, на сундуках, на тюках, прикорнувши, дремали, боясь [заснуть]. Стряхивали с себя набегающий сон, снова засыпали, и, просыпаясь, будто из воды выплывая, отчаянно вскидывали руки, щупали карманы, оглядывали вещи. Дама в полусне, словно заклинанье, шептала:
— Четыре места…
И, вспоминая ложечку серебряную, косилась на меня.
В Курске поймали. На этот раз как будто «настоящего». Выволокли из соседнего вагона. Одет он был в солдатскую шинель. Милиционеры подхватили его, но пассажиры-солдаты, вокзальная публика зарычали:
— Давай его!.. Нечего!.. Давай нам!..
Милиционеры неохотно, для формы противились и явно трусили. Из нашего вагона выбежал приличный господин лет шестидесяти, с чистой розовой лысиной, и завопил:
— Бей его, с.с.!..
Я видел глаза пойманного: сначала они шарили толпу, искали выхода, просили еще, потом остановились, застекленели, погасли. Кто-то его ударил, и на лице, под носом, показалась кровь. Заслонила толпа, занесла.
— Глаза им надо выкалывать, — сказала дама, разнежилась и начала кушать цыпленка.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: