Кристофер Хитченс - И все же…

Спустя 92 года и либералы, и консерваторы, и марксисты одинаково считают август 1914 месяцем начала — как сказано в названии автобиографии Леонарда Вулфа [131] Леонард Сидни Вулф (25 ноября 1880, Лондон — 14 августа 1969, Родмелл) — английский политический теоретик, писатель, издатель и государственный служащий. — Прим. ред . — непрерывного спуска под гору. Уилсон предостерегает нас от ошибки воспринимать прошлое, глядя на него в телескоп из настоящего времени, — хотя сам не может от этого освободиться. Механизация войны, превознесение государства, массовая мобилизация народов, предпочтение, отданное демагогам, и разрешение на геноцид под предлогом войны — все это заставило бы удивленно вскинуть брови самого самоуверенного викторианского империалиста.

В моменты всеобщей глобализации «телеграмм и гневных попреков» [132] Цитата из романа Э. М. Форстера «Говардс-Энд». — Прим. перев . , ультиматумов и кампаний, войн и тревог Уилсон по контрасту подчеркивает спокойное, непоказное, частное, едва не докучное умение многих британцев считать положение отчаянным, но не серьезным. Он погружается в мир реформаторски настроенных сельских викариев (пара из них достаточно безумны) и их благотворительных ассоциаций, начавших возмещать ущерб, нанесенный викторианскими трущобами и викторианской фабричной системой. И, возможно, слишком хорошо осознавая, что традиционным образцом этой привычки «достоинства» и скромности выступает суровая фигура Джорджа Оруэлла, чрезмерно старается отойти от общепринятого и бросает «Дороге на Уигана-пирс» удивительный упрек в том, что это «священное писание» чернорубашечников. (Быстрый взгляд на соответствующее примечание показывает, что это странное суждение основывается на частной беседе с вдовой сэра Освальда Мосли — не раскаявшейся нацистской сукой голубых кровей, скорее всего даже не читавшей книги и наверняка не заметившей отчаяния Оруэлла на тех ее страницах, где он пишет о глупости некоторых рабочих, позволивших ее мужу себя одурачить.) Тем не менее в те времена, когда сэра Освальда Мосли принимали всерьез, около 70 тысячам европейских евреев удалось спастись за Ла-Маншем. Уилсон называет имена Поппера, Певснера, Шолти, Фрейда, Менухина и Элтона (мог бы добавить Кестлера и Дойчера, а также упомянуть, скольких из них интернировали и третировали), но, возможно, лучше всего неловкость передает история Евы Нойрах, попавшей в оборот к хозяйке одной вечеринки.

— Откуда вы?

— Берлин.

— О, ясно, не важно.

В вышеприведенном случае спрашивающей почти наверняка хотелось проявить галантность к немке, а не еврейке. Однако настойчивая вежливость и традиции докучного гостеприимства живучи. (Мне рассказывали, как светская львица Сибил Колфакс, обнаружив среди своих гостей на одном из подобных суаре Альберта Эйнштейна, додумалась его развлечь, начав с вопроса: «Вы слышали, что безумный старый Выпивоха обобрал Мопсиху до нитки — и сбежал с новой подругой?» Именно по этой причине Ивлина Во и можно считать социальным историком той эпохи.)

На обложке книги священная для современной памяти контрастная фотография шедевра Рена, собора Святого Павла, в дыму и пламени пожара после нацистского авианалета. Однако рассказ о Второй мировой войне — считающейся многими британцами, а больше американцами, кризисом, оправдывающим и узаконивающим все, — Уилсон ведет в скептическом, едва не горьком тоне. Во-первых, войны можно было бы избежать, если бы политика предшествующих десятилетий была менее эгоистична и пассивна. Во-вторых, методы ее ведения нередко были весьма близки к криминальным, в частности уничтожение немецких городов и гражданского населения. В-третьих, начавшись с умиротворения нацистов и фашистов, завершилась она капитуляцией сталинизму и оптовой распродажей в пользу зарождающейся американской империи. На протяжении прошедшего десятилетия среди британских историков раздавалось несколько рыкающих голосов ультратори, утверждавших то же самое. Некоторые из них реакционны в строгом смысле слова и ностальгируют и по Джозефу, и по Невиллу Чемберлену. Уилсон полагает, что Великобритания удачно избавилась от колоний, а социальные реформы послевоенного лейбористского правительства были благородны, как по намерениям, так и по результатам. В этом состоит приятное отличие.

Покойный Джон Маггеридж, сын Малколма, однажды рассказывал мне, как в начале 1950-х годов, возвращаясь из Кении, попутно посетил Зону Суэцкого канала, Кипр и Мальту даже без британского паспорта. Странно подумать, как давно и как недавно это было. Уилсон обладает способностью писать о прошлом без снисходительности и оценивать его без сантиментов. Мне трудно сказать, где он возьмет необходимый объем последующего материала. Прямо по курсу лежит Великобритания Маргарет Тэтчер — имевшей слабость, если не силу приверженности, как выражалась она сама, к «устоям викторианского общества». А затем придет очередь Великобритании Тони Блэра, возродившего социал-демократию в сплаве с посттэтчеризмом. Оба они по-своему опровергли Дина Ачесона, показывая, что у Великобритании была возможность выступать посредницей между Вашингтоном и Брюсселем. И оба показали, что в британском постколониальном арсенале остались патроны. И есть еще вопрос, который Уилсон почему-то не рассмотрел, — применение английского языка как лингва франка во всех сферах — от управления воздушным движением до Интернета. Догадываюсь, что Уилсон отнюдь не сторонник американского глобализма. (Редкой и очевидной уступчивостью или просто эвфемизмом было назвать реакцию Ширака и Шредера на операцию в Ираке «скептической озабоченностью».) Однако последнее слово, возможно, вновь осталось за Барбарой Хаттон. При спуске на воду длина корпуса триумфа британского судостроения «Титаника» превосходила высочайший в мире нью-йоркский небоскреб Вулворт-билдинг. Через несколько десятилетий Хаттон предоставляла под резиденцию американскому посольству свой лондонский особняк, намного превосходящий великолепием Карлтон-Хаус-Террас [133] Ансамбль из двух зданий в центральной части Лондона, в одном из которых находится резиденция министра иностранных дел и по делам Содружества. Создан архитектором Нэшем в 1831 году. — Прим. перев. . А несколько лет назад родители моих друзей вместо традиционного магазинчика на углу начали ходить в универмаг «Вулворт», прежде презрительно именуемый ими «сельской лавкой». Британскость совершила громадные отступления как на поле боя, так и на рынке, но подчас отошла лишь до ближайшего американского супермаркета, и быть может, именно это и делает ее интересной.