Кристофер Хитченс - И все же…

Объединяющий принцип сборника — феминизм. Он значим для Джеймса и сам по себе, и в качестве правомерной антитезы и отрицания идеологического мышления, ибо, «не признаваемый ни одной идеологией, феминизм взыскует беспристрастного суда». Джеймс прославляет и оплакивает участь Анны Ахматовой и Надежды Мандельштам — не пишет, к моему сожалению, о Розе Люксембург — и вызывает из забвения таких менее известных героинь, как Геда Ковали, Рикарда Хух и безупречную красу немецкой антифашистской подпольной группы «Белая роза» Софи Шолль. Книга посвящена и памяти Шолль, и ныне живущим Айаан Али Хирси, Аун Сан Су Чжи и Ингрид Бетанкур. Мужчины, плохо обращавшиеся, эксплуатировавшие или недостаточно ценившие женщин, неизменно удостаиваются рыцарственной порки, особенно несладко и по заслугам достается тут Райнеру Мария Рильке. И Джеймс явственно дает нам понять, насколько его исторические примеры современны и актуальны в свете наблюдаемых нами издевательств над женщинами, творимых нынешним исламистским тоталитаризмом.

Одно из привлекательнейших достоинств Джеймса-критика состоит в том, что он, кажется, и в самом деле любит хвалить людей. (Ранний сборник его стихов даже назывался «Письма поклонника» .) Однако в своей щедрости он порой берет через край, а потому неубедителен: уместно ли так писать о Камю: «Боги пролили на него дождь успеха, но тот намочил лишь его плащ, но не его самого»? Или о Флобере: «Он искал в далеком прошлом, и поглядите! Нашел новый рассвет»?

Тем не менее многое можно простить человеку, способному начать абзац так: «Был ли Генрих Гейне Гретой Гарбо — вопрос спорный», или признаться, что годами без тени сомнения коверкал фамилию «Дега» и слово «эмпиреи». Вы разочаруетесь, если откроете «Культурную амнезию» в надежде отыскать лазейку в интеллектуалы, но, читая ее как повесть о пути самоучки в наставники, вы получите истинное удовольствие.

На обложке этой книги помещена эффектная фотография, сделанная в марте 1921 года, в последний день Каирской конференции по Ближнему Востоку. На фоне Сфинкса, верхом на верблюдах Гертруда Белл, а по бокам — Уинстон Черчилль и Т. Э. Лоуренс. Вид у нее уверенный и довольный, и, возможно, не только потому, что восседать на верблюде для нее привычнее, чем для большинства других, но и потому, что буквально пару часов назад она поспособствовала рождению новой страны, которая получит название Ирак.

Фотография особенно символична, поскольку немалую часть жизни Белл провела зажатой между Черчиллем и Лоуренсом. И если бы не одержимость Черчилля идеей отвратительной экспедиции союзников в Галлиполи, она, вероятнее всего, вышла бы замуж за молодого человека по имени Дик Даути-Уайли, геройски погибшего на этом засушливом и тернистом полуострове. А не победи турки в Галлиполи, англичанам не пришлось бы поднимать против них арабского восстания и вербовать штат идеалистически настроенных арабистов переменчивого нрава. И наконец, не окажись Черчилль в качестве послевоенного министра по делам колоний вынужденным создавать экономические системы и заниматься поиском арабских лидеров, которым Великобритания могла бы передать власть, не было бы Ирака.

Как пишет в этой волнующе содержательной книге Джорджина Хауэлл, все идеалистически настроенные арабисты из спешно сформированного британцами «Арабского бюро», были объективно принуждены лгать. Они знали, что обещания арабским племенам о предоставлении независимости после войны в обмен на союз против турок раздавались не для того, чтобы их выполнять. Как известно, эта нечестность сломила Лоуренса, впавшего в угрюмость, замкнувшегося в себе и сменившего фамилию на Шоу. Но не Гертруду Белл, понявшую, что какую-то часть обещаний удастся сдержать, и поспособствовавшую смене названия Месопотамия на Ирак.

Тут мы вновь сталкиваемся со старым вопросом: что именно превращает отдельных образцовейших представителей островитян в природных интернационалистов? Белл родилась на севере Англии в семье фабрикантов железных изделий, приверженцев либерализма и свободной торговли, и, хотя семейное предприятие сталкивалось с определенными трудностями, о деньгах ей никогда не приходилось беспокоиться. До 1914 года (война — единственный водораздел, значимый для ее поколения) она отчасти занималась тем, чем молодые девушки обычно не занимаются, скажем, альпийским горным туризмом и археологическими раскопками в пустыне, а отчасти тем, чего с учетом воспитания и склонностей ожидать можно было меньше всего, как, например, борьбой в рядах Антисуфражистской лиги. С началом Первой мировой войны на «домашнем фронте» оказалось так много женщин, что после 1918 года расширение права участия в голосовании произошло почти автоматически. Кроме того, война также заставила Белл понять, что девственность, от которой она одновременно хотела и боялась избавиться, ей, вероятно, не потерять никогда. Ее идеальный кавалер лежал в неглубокой могиле на Дарданеллах: с ним она свой шанс упустила, а на меньшее была не согласна. Обычно в такие моменты добровольцами на войну в пустыню уходят мужчины, но к концу 1915 года в Каире оказалась Гертруда, как первая за всю историю британской военной разведки женщина-офицер («майор мисс Белл»).

Подобного отличия она удостоилась за свои выдающиеся довоенные путешествия и исследования в Аравийской пустыне, неожиданно приобретшие стратегическое значение. В фильме «Английский пациент» один из группы британских солдат, внимательно изучающих карту, спрашивает: «Но как мы сможем пройти через эти горы?» Другой откликается: «На картах Белла нанесены дороги», и слышит в ответ: «Будем надеяться, что он был прав». Ошибка простительная, в особенности потому, что даже сегодня удивительно читать о женщине, в одиночку исследовавшей и картографировавшей большую полосу Аравии, от отдаленнейших районов Сирии до вод Персидского залива, как раз в то время, когда кайзерская Германия планировала строительство железной дороги Берлин — Багдад. Джон Бакен и Эрскин Чилдерс вместе написали значимую беллетристическую книгу о грядущем столкновении цивилизаций, однако «Загадкой Песков» следовало бы назвать работу Гертруды Белл.

Читая о Белл, поражаешься не только ее способности овладеть арабским языком, умению уважать и ценить арабскую историю и культуру, но и политической деятельности. Там где другие видели исключительно мелкие раздоры кочевников, ей удалось разглядеть проявление двух величайших соперничающих сил — ваххабитов Ибн-Сауда и хашимитов Фейсала, — и знание об этом она сохранила и впоследствии им воспользовалась. Когда Джорджине Хауэлл недостает достоверной информации, она нередко перегибает со спекуляциями и предположениями и пишет о том, как «Белл должна была поступить», однако вместе с тем затрагивает вопросы, которые другие повествователи обычно обходят, например, такой: что делать англичанке в пустыне, среди враждебных и навязчивых турок, когда требуется справить нужду? (Ответ: позаботиться о наличии статного арабского слуги, который заслонял бы ее своим телом, а потом содержать и опекать до конца его жизни.) Название книги может показаться непомерно льстивым и вызвать гнетущие ассоциации с несчастной и безумной леди Эстер Стэнхоуп, однако манеры Белл были таковы, что многие обитатели пустыни действительно полагали, что их посетила королева.