Литературная Газета - Литературная Газета, 6626 (№ 51-52/2017)

Невесомо ветра дуновенье.

И в ночное небо с восхищеньем

всё смотрю. Какое это чудо!

* * *

С полной дровницей

всё проще зимовать,

нам с тобой не привыкать – перезимуем.

В избу тёплую с мороза – благодать.

Самовар повеселей давай раздуем!

За полешечком полешко ряд за рядом.

Вот и славно! С пылу, с поду из печи

пироги да калачи на стол мечи –

сядем рядом и повечеряем ладом.

Ах, пускай себе, не каждому понять

счастье нашей небогатости беспечной,

раньше срока не печалься,

друг сердечный!

Будут беды – вот и будем бедовать

и потуже поясок затягивать.

Не впервой, не привыкать –

перебедуем!

Всяко было – ни сказать, ни описать.

Самовар повеселей давай раздуем,

друг на друга поглядим и помолчим.

Всё в строку, что прибывало

год за годом.

Щедрой пригоршней рассыпано в ночи

ясных звёздочек над садом-огородом…

Закрытие года

Спецпроекты ЛГ / Многоязыкая лира России / Проза Хакасии

Теги:Андрей Белозёров , проза Хакасии

Андрей Белозёров

«ЛГ»-ДОСЬЕ

Родился в Абакане в 1975 году. Публиковался в журналах «Абакан литературный» (Абакан), «Тверской бульвар, 25» (Москва), «День и Ночь» (Красноярск), «Урал» (Екатеринбург), «Флорида» (Майями), «Бельские просторы» (Уфа), «Волга» (Саратов) и др. Участвовал в 6-м и 7-м форумах молодых писателей России в Липках. Вошёл в шорт-лист премии В. Астафьева (2008), лонг-лист премии Ю. Казакова (2009), лауреат премии В. Астафьева по прозе (2011).

– Майонез «Махеев», большая упаковка. Какой-нибудь горошек, лучше «Бондюэль». Консервированные опята, можно что-то из самого недорогого. Копчёной колбасы, для нарезки, конечно, местный «Мавр» – в нём больше настоящего мяса. Ну и запить – двушку кока-колы или сока, а лучше и того и другого, да, конечно, сок нужен, если томатный или яблочный, то можно и «Моей семьёй» обойтись, а если апельсин или грейпфрут – тут надо дороже, у «Моей семьи» апельсин химический, как «Юпи». Ну и контрольный выстрел – курица-гриль, вдруг гости или не наестся кто.

Комин конспектирует на клочке бумаги последние инструкции жены. Она дома, готовит.

– В нормальных организациях укороченный день, не офигели ваши начальники там? – возмущается она.

– Я просто сегодня офис на сигналку ставлю. Ладно. Почти выхожу.

Однако бухгалтера просидели ровно до шести – закрывали финансовый год. А потом пулей вылетели – машина за ними приехала.

Хорошо отметить, с наступающим – напоследок – и вам, и вам хорошо.

Комин дёргает ручки на окнах, загоняет в сонный режим компьютеры безалаберных сотрудниц – на неделю ведь, не меньше, всё это останется без присмотра. Офис сразу остывает, даже дышать и двигаться в нём теперь легче. А то три десятка компьютеров, насаженных в небольшом пространстве, перемалывают весь воздух, и электрические поля ощутимо шевелят волосы на руках. Теперь офис впал в спячку, жизнь и поля отхлынули и теплятся только в самом ядре – из железного шкафа со стеклянными дверцами гудит сервер. И подмигивает цветными лампочками из темноты, словно киношный аппарат жизнеобеспечения для коматозника.

Ах да, ещё сигнализация подмигивает. Комин давит в неё железной таблеткой, выходит и замыкает двери.

Пару кварталов до супермаркета. Табло на специальной для этого вышке показывает минус тридцать. Хиус*. Холодища. Старый снег лежит упрессованый ветром – то тут, то там, набившись по бордюрам, да по углам – скудными серыми обмылками. Но радует предчувствие еды, алкоголя, выходных. Комин морщится от мороза и просто преодолевает пространство. Он хочет покончить с ним, оказаться дома. Пережить эти последние минуты перед расслаблением. Словно старый год, и эти его 12 месяцев забрались ему на загривок и надо доволочься, дотащить и там уж – скинуть ко всем чертям. Всё что сейчас отделяет Комина от дома – шаги по тротуару, покупки, остановки автобуса – одна-другая-третья, всё это выстроилось в шкалу действий, и бегунок Комина неотвратимо передвигается с одного конца шкалы на другой. Действия эти бездушны, подсчитаны и имеют для Комина однотипный характер, ну как сто отжиманий от пола, например.

Возле супермаркета хвоя, ветки, но продавцы ёлок уже исчезли вместе со своей теплушкой. У Комина ёкнуло сердце – в его доме нет ёлки.

Стеклянные двери разошлись. Продолжаются отжимания. Курица покрупнее, китайские опята, да, свешайте вот эту, рублей на 70–80. Комин зачёркивает ногтем в своём списке добытое и сложенное в корзину. Ну и, конечно, литр водки – праздники длинные, два шампанских. Особой толкучки возле касс нет – у большинства всё уже куплено, все уже по домам.

– Карта-копилка?

– Нет, нету.

– Пакет?

– Нужен. Большой. Два.

Комин сочувственно смотрит на кассиршу в бирюзовом колпаке, бирюзовый – это цвет бренда супермаркета, он повсюду торчит своими заплатками – с облицовки полок, с кругляков ценников, с пакетов, в которые Комину пропикивая вбрасывают еду. Кассирша тоже дожимает, доживает…

Ноша получилась тяжёлой, выпятились бока бутылок, а коробка с соком проколола углом полиэтилен, грозилась вспороть его весь и вывалиться вместе с потрохами остальных продуктов. С каждым шагом пакеты неприятно шоркают и бьют по ногам, как бы чеканя, делая более явственными действия, оставшиеся до конца коминской шкалы. Но вот и автобусная остановка.

Томятся люди, зарыв в одежду лица. Суетится меж ними бичеватого вида старик – старые унты, солдатский засаленный бушлат, ушанка, тоже засаленная, прокопчённая, из воротника торчит метёлкой заиндевевшая борода. Заметив Комина, сразу торопится к нему. Почему к нему? На остановке куча народу – тётки с такими же, как у Комина, продуктовыми пакетами, парни, девушки… Но бичи всегда идут к Комину. Он привык. Уже думает: сигарету попросит или денег? Есть и то и другое. В супермаркете насыпали мелочи на сдачу.

– Мил человек, не откажите в просьбе. Можно?

– Денег, да? – Комин уже перехватил пакеты в одну руку, а второй в кармане ловит мелочь.

– Кошечка. Кошечка на дереве. – Пыхает облачками пара старик. – Вон, вон там.

Машет рукой. На газоне через дорогу, на развилке ствола сидит кошка.

– Слезть не может. Жалко, мороз, ночью ещё сильней прижмёт. И праздники, кто её снимет. Пропадёт животина.

Комину становится неловко. Эти улыбающиеся просящие глаза… когда вот он сказал «денег?», а старик улыбается глазами, намеренно пропуская мимо ушей, мол, не то, не то.

– Беда, – вздохнул Комин, глядя через дорогу.

– Вот и просьба у меня. Поможете? Дело ведь богоугодное, тварь божью спасти. Снимем кошечку, а? Я сам пробовал, ну никак не дотянуться.