Илья Кормильцев - Non-fiction

Вопрос о русском мате — это что-то типа вопроса о самобытном пути России. Если мы признаем, что мат уникален, и что мы его сбережем, отстоим, то что-то такое здесь геополитическое вкрадывается, и пора уже звать Дугина сюда…

ИК:Можно возразить? Насчет Дугина не очень согласен, потому что я считаю, что русский мат стал своеобразным явлением именно в 20 веке, и как раз относится к особому пути России. Действительно, до 20 века он не отличался от сквернословия большинства других народов, по крайней мере европейских. В 20 веке случилось удивительное — возник мат как язык дискурса, а не как язык сквернословия или описания каких-то сексуальных процессов. Появилась возможность составлять из него сложноподчиненные предложения, в которых нет ни одного нематерного слова. Это, кстати, процесс очень поздний, еще в 19 веке ничего подобного не было, а были слова матерные, вставленные между обычных глаголов. И вот только тогда (в 20 веке) он стал своеобразным. Можно даже говорить о том, что это своеобразное явление скорее именно советской культуры, чем русской.

ЕБ:Но ведь об этом и речь! Он почему стал таким многосложным? Потому что односложный уже эмоционально не работал. Сегодня он уже десятисложный, потому что уже трехсложный не работает. И в этом-то все и дело, что он заполоняет все…

ИК:Так развивается, развивается…

ЕБ:Это не развитие, это тупик!

(Далее выступила Ирэна Гинзбург.)

ЕБ:Нужно разрешить пользоваться матом только людям с абсолютным «матерным музыкальным слухом». А остальным запретить… декретом Совнаркома.

(Далее выступила Ольга Спиркина.)

(Далее выступил Сергей Минаев.)

ИК:Я считаю, что нужно ни запрещать, ни разрешать. Это вообще вне компетенции государства. Язык всегда отрегулирует себя сам.

(Далее выступила Евгения Зосимова.)

(Далее выступил Александр Левенбук.)

(Далее выступила Ольга Свиблова.)

(Далее выступил Сахат Дурсунов.)

(Далее выступил Дмитрий Бак.)

Ведущий:Сейчас время для того, чтобы наши уважаемые оппоненты сказали, изменились ли их позиции после всего услышанного в нашей программе.

ЕБ:Я благодарен, что я много чего услышал, даже того, что не было сказано. Но на самом деле у нас веселый разговор, а тема, если говорить о воспитании, о том, что у нас сегодня и что нас ждет, достаточно серьезная. И в этом смысле я считаю, что не нужно быть ханжами, но поймите, что ребята должны чувствовать, когда это можно, а когда нельзя. Лучше меньше, но… все-таки… не дай бог это происходит сегодня на уроке при учителе, это происходит при матери, это происходит при девочках, это чудовищно, как бы мы ни улыбались по этому поводу. И это означает, что ту свободу, которую мы обрели, мы бросаем в грязь, в пошлость, во вседозволенность в самом примитивном смысле этого слова. Я уверен, что в культуре, в литературе это всегда останется тем, чем оно и было. Помните у Венедикта Ерофеева — эта гениальная «глава, которой нет»? А если бы она была, вся написанная матом (а он написал в предисловии, что она была, но поскольку все начинали с нее, он ее снял)? Это гениальный ход, это в тысячу раз лучше, чем если бы эта глава осталась, лучше для всей литературы. И это никак не говорит, что у Венедикта Ерофеева были какие-то табу или какое-то ханжество. Это говорит о вкусе, о культуре. И когда сегодня этого вкуса к культуре нет, когда идет равнение на низ, это ужасно и об этом надо говорить всерьез.

ИК:Я думаю, что русский мат связан с глубинными основами русской культуры, что он уникален. И даже если говорят, что у кого-то есть аналоги (и я сам знаю, что есть приблизительные аналоги), он все равно уникален, поскольку связан с историей, связан с отношением между личностью и государством, между государством и творцом, очень специфически вписан в русскую историю и настолько глубоко пропитывает наше сознание, даже у тех людей, которые им не очень владеют, даже у тех, кто отрицает этот язык и считает его совершенно недопустимым, что устранить его простым способом невозможно (мол, его выпустили на свободу, и он сейчас сам себя съест). Я думаю, что он будет еще очень долго существовать. Маятнику языковому как все знают здесь, кто занимался лингвистикой или историей языка, свойственно качаться из стороны в сторону. Что же касается практических следствий… давайте действительно не будем ни запрещать, ни разрешать, ведь сам мат возник однажды потому, что сама система запретов и разрешений была присуща русской культуре и русскому государственному укладу. На самом деле, язык регулирует себя сам, и каждый в отношении языка регулирует себя сам. Если каждый правильно определит со вкусом и с интеллектом свою позицию в отношении матерной речи, то и общая позиция общества в отношении этой речи будет приемлема для большинства его членов. Я думаю, здесь надо просто обладать не административным, а гражданским сознанием и вкусом.

ЕБ:Если каждый у нас будет со вкусом и с интеллектом, то можно даже программу не проводить, все будет в порядке…

ИК:Но нам никто не мешает мечтать и стремиться к этому, Евгений!

В последние годы появилась даже некая форма «политкорректности по-русски», она совсем не похожа на западную, но принцип тот же — нельзя выходить за флажки: не то чтобы незаконно, а как-то не принято, — и последствия нарушения границ дозволенного для многих оказались катастрофическими.

На этом фоне белой вороной выглядит издательство «Ультра. Культура». Оно крошечное, но по известности может потягаться с такими зубрами, как «Вагриус» или «Олма-пресс».

Специализация у «Ультра. Культуры» — нарушение всевозможных табу, причем не только культурных, а в первую очередь именно политических.

Идейный вдохновитель «Ультра. Культуры» — человек известный: Илья Кормильцев.

В юности Кормильцев написал мистическое стихотворение про мальчика, выстукивающего на пляже мелодию на ржавых консервных банках. Мальчик рос и колотил уже по большим бакам, цистернам, оглушая мир…

Кормильцев отчасти предсказал себе судьбу. В 1980-х он был известен как рок-поэт и автор песен группы «Наутилус Помпилиус», в 1990-х — как культуролог и автор эстетской телерекламы, а в начале 21 века к нему пришла репутация интеллектуального террориста…

С ним можно не соглашаться, что как раз и делает большинство сотрудников «Новой газеты»; его можно не любить, но единственное, что не получается с Кормильцевым, — не замечать его.

Корр:Илья, готовясь к этому разговору, мы пролистали проспекты вашего издательства и выделили несколько главных ваших тем. Это манипуляция общественным сознанием, потребление наркотиков, нацизм и национализм.