Илья Кормильцев - Non-fiction

ИК:Изначально идея уничтожения большого количества людей с целью напугать и привлечь внимание еще большего количества людей ужасна, но объяснение этого зла не менее драматично. Безразличие, слепота большинства, эгоизм обывателей есть причина, и взрыв является реакцией видящих, ненавидящих, страдающих… но очень ограниченных людей. Попытка демонизировать терроризм связана не с заботой о безопасности своих граждан, а с тем, что террор, особенно осуществляемый самоубийцами, покушается на две основные религиозные ценности современной западной цивилизации: самоценность биологической жизни как таковой и атеизм, маскируемый под религиозную толерантность. Человек, приносящий себя и других в жертву, считая, что таким образом выполняет волю Бога, в которого верит, гораздо более нормален, чем тот, который сохраняет свою жизнь любой ценой ради смерти, поскольку в загробную жизнь не верит. Психологическая нормальность терроризма вовсе не означает его политической целесообразности, особенно в его современной версии, направленной не против правящих классов, а против статистических единиц мегаполиса. В силу неверной нацеленности современного террора он не может преодолеть стену непонимания, отгораживающую каждого гражданина от реального — услышав хлопок с криками и плачем, обыватели укрепляют стену еще больше, так возникает еще большее безразличие, переходящее в агрессивное непонимание. Не говоря уже о том, что манипулируемый террор, который фактически полностью контролируется из Ленгли, Воксхолл-кросса, Герцлии и Лубянки, достигает строго противоположной цели — укрепления жуткого контрольного аппарата с далеко идущими задачами.

АФ:Нонконформизм: не опасное ли это явление? Практически любое отрицание устоявшегося, пускай даже негативного, может привести к последствиями совершенно нежелательным и даже обратным замыслу.

ИК:Любое отрицание устоявшегося есть рождение нового и всегда приводит к последствиям, совершенно нежелательным и даже обратным замыслу. Об этом знает любой, кто пытался воспитывать своего ребенка. Но только очень психически неуравновешенные люди решаются на основании этого убивать своих детей, и очень трусливые — не заводить их вообще.

АФ:Возьмем как пример публикующуюся у Вас Алину Витухновскую и сходных с ней современных экзальтированных авторов. Не наблюдаем ли мы зарождение тенденции, сходной с декадансом начала 20 века? Есть ли в этом течении реальное содержание или это все игра с формами и оболочками?

ИК:Декаданс существовал и будет существовать всегда. Граница же между так называемой «реальностью» и «игрой с формами и оболочками» после психоаналитической практики двадцатого века существует только в банальном сознании. Декадентское восприятие — один из архетипов культурного сознания, связанный с неизбежным отмиранием когнитивных штампов. Декаданс — это бульдозер или, если хотите, ассенизационная машина, расчищающая выгребные ямы культуры.

АФ:Ваш комментарий про нынешнюю приверженность к консерватизму — как может это сочетаться с нонконформистским рокерским прошлым и радикальным подходом к литературе, исповедуемым Вашим издательством? Видите ли Вы подлинный консерватизм где-нибудь в современной культуре?

ИК:Не вижу никакого противоречия. Любая революция есть диалектическое отрицание отрицания и, следовательно, в некоторой степени апелляция к исторически предшествовавшей системе отношений. В этом смысле, что бы там ни думал Эвола, «неконсервативных» революций не бывает в принципе. Любая революция есть конфуцианское «восстановление смыслов», утраченных в процессе семантического размывания дискурса. В белом венчике из роз впереди (а не позади, как известно) Иисус Христос.

АФ:Насчет Вашей статьи о Поколении Х в «Иностранной Литературе» — а можно ли вообще ставить поколение в рамки формулы? Люди находятся на разных полюсах и в любой точке между ними в любом поколении. То, что описал Коупленд, изобразил на сцене Билли Айдол, и довели до самопародии многие режиссеры, — на самом-то деле небольшое и размытое подмножество, не очень даже заметное за десятками других. Не является ли это более фразой или мифологемой, чем реальным явлением?

ИК:Этот спор был завершен где-то в тринадцатом веке реалистами и универсалистами. Обобщения настолько же сущностны, как и частности. Наличие собак-предателей не мешает нам говорить о «собачьей преданности», также как и называть предателя — собакой. Мифологема — это «реальное» явление, даже более «реальное», чем Реальное, так как реальность есть именно совокупность языковых мифологем.

АФ:Насчет Ваших комментариев о романе Ника Кейва и концепции вселенской провинциальности. На мой взгляд, провинциальность — это внутреннее состояние человека, а не то, как он смотрится в определенной среде. Можно находиться в Надыме и ощущать его центром вселенной, поглядывая с сочувствием на Москву, Лондон и Сан-Франциско. Но идея Ваша все равно очень интересная. Вопрос к теме — принимает ли «большая» литературная тусовка выходца из «чуждой» рок-среды, или таких понятий уже нет больше в природе?

ИК:Любая тусовка неохотно принимает выходца из чуждой среды, иначе, в чем же ее идентичность как тусовки? Проблема в том, что любая коллективная идентичность — это ограниченность. Там, где двое соберутся во имя третьего, третий с ними — Сатана. Из всех тусовок самые противные и ограниченные — это нации. Национализм — отличный пример того, что ни одна коллективная идентичность не обладает имманентной «благодатью»: основываясь на признаваемом банальным сознанием «натурально позитивном» принципе биологического альтруизма, она приводит к намного более жутким последствиям, чем самые разнузданные формы «эгоизма-индивидуализма».

АФ:Извечная проблема творческого человека — это удержание баланса между «чистым искусством» и политикой, злободневными вопросами жизни. Судя по материалам сайта «Ультра. Культуры», избежать политизации не удается, не так ли? Не могли бы Вы дать свою оценку того, что происходит сейчас в России?

ИК:То же, что и во всем мире, — наступление «человека по Протагору», который в пределе своем есть дадджаль, антихрист.

АФ:В продолжение темы «другой стороны холма», традиционный вопрос «Terra Nova»: что Вы думаете о русской диаспоре заграницей, и какую роль она играет и будет играть в развитии национальной культуры?

ИК:Удивительно, но не вижу за ней никакой особой роли, именно опираясь на опыт советского периода, который, по мнению многих, свидетельствовал как раз об обратном. Диаспора советского периода была зеркальным отражением метрополии со своими парткомами, генеральными линиями, терминологией, зеркально отражавшей терминологию «совдепии». То же самое и с постсоветской диаспорой — чтобы убедиться в этом, достаточно зайти на любые русскоязычные блоги. В определенном смысле дискурс любой нации — это инвариант, похожий на дискурс какой-нибудь наркотической субкультуры, ибо национальность — такая же аддикция, как, скажем, героинизм или алкоголизм. Со своим сленгом и своими навязчивыми темами. Человечество двигают вперед только личности, сумевшие в той или иной степени восстать против своих быдло-наций, выйти за пределы своих душных тусовок. Хотелось бы дожить до такого времени, когда «русский» (француз, американец, индус, эскимос) станет бранным словом, обозначающим интеллектуальную ограниченность того, кому оно адресовано.