Дмитрий Мишенин - Ценные бумаги. Одержимые джиннами

Полностью отдаю себе отчет в том, что звучит такая фраза негуманно, бесчеловечно. Но это только с точки зрения общественной морали. Моя личная мораль оправдывает меня вынужденностью положения, известными мне фактами и впечатлениями. Жизненным опытом. На людях я так не высказался бы, а «на кухне», среди своих, думаю, можно. Я не Лев Толстой, и не могу совсем красиво выражать мысли так, чтобы и волки и овцы. Хотелось бы, но, что выросло, то выросло, а судьба в дверь уже стучит.

Димамишенин: Можно ли использовать эти слова в Вашем интервью? Или Вы хотите чтобы этот абзац был удален? Просто в нем очень ярко сформулированы некоторые вещи, о которых мы с Вами говорим, и не хотелось бы его убирать.

Аркадий, ученик Мирзабая: Доверяюсь Вашему чутью. Будь по Вашему. Мне и так неудобно за цитату из Булгакова, но, честное слово, повторюсь, использовал её исключительно символически, имея в виду разницу между мной и Христом. Скажу, что думаю, но вынужден делать это с усеченной ответственностью.

Димамишенин: Почему у Вас такое пренебрежительное отношение к Талгату? Ведь он был одним из вас, как гласит легенда. Более того, он не сопротивлялся побоям, не выдал своих убийц милиции, когда та приходила в квартиру, и принял смерть, как настоящий ученик, нисколько не сомневающийся в том, что его учителя хотят ему только блага. Официальные публикации говорят о том, что он был чуть ли не Святой. Я первый раз сталкиваюсь с точкой зрения, отличной от официальной. За официальную точку зрения стояли Дуров, Говорухин, Еременко и многие другие известные люди. А именно известные люди, как мы понимаем, определяют общественное мнение.

Аркадий, ученик Мирзабая: Он был одним из себя. «Философия как я ее вижу, философия как она есть». «Выдавать желаемое за действительное». «Ты сама придумала то, чего нет». «В чужой монастырь со своим бизнес-планом». «Из себя — меня». Случай уже, к сожалению, нередкий в нашем обществе. Почему он не сопротивлялся, я уже сказал и скажу еще не раз. Почему убийц не выдал? Их не было. По определению. Коты на мышей не жалуются. Даже на миллион. Тем более, если давно знакомы.

Димамишенин: Вы хотите сказать, что Талгат чувствовал себя Котом, который играл с расшалившимися мышами и не рассчитал свои силы?

Аркадий, ученик Мирзабая: Его возможности так относились к возможностям тех, кто его убил, как возможности кота к возможностям мышей. Или слона к посуде. Принял смерть, как настоящий ученик? Как настоящий идиот, мазохист, мракобес и ничтожество. Исключительно не в общественном смысле. В общественном и в общечеловеческом смысле мое мнение совсем другое. Приемлемое для печати. Все не просто. Сложный морально-этический вопрос. Какое «принял смерть, как настоящий ученик»? Что это за ученик и что это за учитель? Сатанизм сплошной, и только. Лукавый рядится в любые одежды. Даже травмы в боевых искусствах настоящие учителя осуждают. «Боевые искусства не для травм, а для сохранения здоровья и продления жизни». А чего ждать от официальных публикаций? Они для общественного мнения, для поддержания общественной морали на должном уровне.

«Щас!» Венера объявит, что он был плаксивое ничтожество, даже без честолюбия и стремления расти, как актер, и, по женскому варианту, как человек с достатком? Ни Боже мой, конечно. Дуров, Говорухин и Еременко? На их месте я говорил бы тоже самое. Они не идиоты, чтобы всю правду прямо так и ахнуть. Дай им Бог здоровья! Еременко, кажется, спился и умер. Или ошибаюсь? Татьяна Егорова написала книгу об Андрее Миронове. Я за, но осуждаю. Сложный морально-этический вопрос. Но общественность должна знать только, что положено. Лирой должны пробуждаться только чувства добрые.

Димамишенин: Но почему Мирзабай не почувствовал это и не пресек? Не выгнал его просто и не отлучил? По вашей версии Талгат обманул Мирзабая и был хитрее его и коварнее?

Аркадий, ученик Мирзабая: Мирзабай рос в жестоком мире. Для него вообще ничего особенного не происходило. Ну, дерутся мужики. Ну, пусть Талгат встанет и уйдет. Ситуация ведь проще некуда. Мирзабай чист при любой трактовке.

Димамишенин: Но ведь то, что Талгат ни на кого не поднял руку — правда из официальной версии? Или, по Вашему мнению, это тоже ложь?

Аркадий, ученик Мирзабая: В моем понимании, в контексте темы, «сильно сказано» значит «значимо сказано». Первая моя мысль была, что его вообще не били, раз он не защищался.

Димамишенин: Это принципиальный вопрос для многих. То, что Талгат не защищался для всех и сделало его святым мучеником. Насколько известно по материалам следствия именно избиение продолжалось весь вечер и ночь. Около 10 часов, а в течении одного часа Талгат Нигматулин агонизировал, когда ему было нанесено более полутора сотен ран, более 20 из которых приходились на голову? Это похоже в глазах общественного мнения на убийство, казнь и пытки, а не на ссору или непонимание? Правильно?

«В 13 часов 22 минуты на Вильнюсскую станцию «скорой помощи» поступило сообщение о том, что на улице Ленина умер человек. Прибывшие по вызову врачи констатировали смерть от множественных побоев. У Т. Нигматулина на теле обнаружили 119 повреждений, из них 22 — в области головы».

«Судьи не дали вовлечь себя в философские споры и осудили исполнителей преступления, совершенного с особой жестокостью — длительностью и причинением тяжких мучений — как обычных уголовников. За убийство с целью мести за отказ Т. Нигматулина от участия в избиении Валентаса путем нанесения ему не менее 119 ударов кулаками и ногами в голову, в грудь… с последующими переломами 4 ребер правой стороны груди и костей носа с кровоизлиянием под мягкую оболочку мозга…»

Аркадий, ученик Мирзабая: Правильно. Именно похоже. И сразу линчуем всех. Линч! Линч! Я мог убить, как убили Талгата, четыре раза. Мог быть убит, как Талгат, два раза. Мог искалечить собственного сына, по тому же принципу, три раза. Ситуации, которые могли кончиться трагично, возникали у меня в быту. Однажды пущенный мною в шутку с горы камень чуть не убил одного или двух моих друзей. Другой раз я придавил человека матрасом, и он чуть не задохнулся. Просил меня отпустить его, кричал, что я сдавил ему грудную клетку, и он не может дышать. А я продолжал давить и веселиться. Человек был моим другом. До трагедии оставались секунды. О случаях с сыном рассказывать не хочу. Жена не знает, что у меня на сердце три зарубки. Привел примеры из своей жизни, чтобы доказать, что в жизни всегда есть место трагическому недоразумению. Абай знал Талгата, но не знал медицину. Талгат не защищался и не уходил, а его никто не держал. Этим он показывал: «Все в допустимых рамках». Вы спросите — «А как же крики «Мама!» и «Помогите!»? Когда чемпион-каратэ кричит «Мама!» и «Помогите!», любой нормальный человек сочтет это за шутку. То, что ситуация уже за гранью допустимого, Абай мог понять только, когда стало уже поздно. Потому недоразумение — трагическое.