Литературная Газета - Литературная Газета, 6613 (№ 37/2017)

Я вовеки песню ту не брошу.

И пойду, уверенный, в дела,

Как идёт разгневанная лошадь,

Закусив стальные удила.

1962

Не знаю, кому сказать «спасибо» – то ли власти советской, которая финансировала не только писательские организации бескрайнего государства, но и многочисленные семинары молодых писателей от Дальнего Востока и Сибири (Чита, 1962; Кемерово, 1966) до Москвы и Ленинграда, то ли нашим корифеям литературы, которые находили время для общения с молодыми литераторами, делающими первые шаги в профессии, не давая нам оступиться и сломать головы на этом опасном пути.

На Кемеровском всесоюзном совещании молодых писателей мы с Вячеславом Богдановым оказались в семинаре, руководителем которого был выдающийся русский поэт Василий Дмитриевич Фёдоров, только что издавший тогда книгу стихов «Третьи петухи», за которою вскоре он получит Государственную премию имени Максима Горького. С каким упоением он читал, а мы слушали, раскрыв рты, его строки:

Упадёт голова –

Не на плаху,–

На стол упадёт,

И уже зашумят,

Загалдят,

Завздыхают:

Дескать, этот устал,

Он уже не дойдёт...

Между тем

Голова отдыхает.

В темноте головы моей

Тихая всходит луна,

Всходит, светит она,

Как волшебное око.

Вот и ночь сметена,

Вот и жизнь мне видна,

А по ней

Голубая дорога.

Да... Но стихи стихами, рукописи рукописями, пожелания и рекомендации – всё это, безусловно, нам пригодилось. Молодых писателей, чьё творчество имело самостоятельное художественное значение, рекомендовали для приёма в члены Союза писателей СССР. Конечно, все мы об этом мечтали. У Вячеслава были тогда стихи, которые тормозила к изданию цензура, но в «кулуарах» совещания он их читал. Я не знаю, опубликованы ли они сейчас. Вот некоторые строчки (цитирую по памяти):

Что с тобой совершили Россия? –

Задаю я крамольный вопрос,

Голубые глаза очернили

И горбатый приляпали нос!

Или:

В горле комом застряли блины

Из отборной канадской пшеницы.

Естественно, руководители семинаров, такие как Ярослав Васильевич Смеляков, Борис Александрович Ручьёв и другие, поплатившиеся в своё время за поэтическую дерзость, предостерегали Богданова, но что эти предостережения для молодого парня, прошедшего Коксохим металлургического завода! Однако Марк Соболь сказал ему:

– Богданов, в Союз писателей вступишь только через мой труп!

Слава очень расстроился и передал этот разговор Василию Фёдорову.

Тот только загадочно улыбнулся:

– Не переживай, Слава. Перешагнём!

Но главным событием для нас было то, что Василий Дмитриевич повёз в свою родную деревню Марьевку и в город Анжеро-Судженск, с гордостью показывал высокую кирпичную трубу, которую воздвигнул его отец-каменщик, и, конечно же, на речку своего детства Яю, в которой мы купались и пытались (правда, безуспешно) ловить бреднем рыбу. Это было важнее и полезнее всех семинаров и литинститутов. Это было щедрое переливание чувств из души в душу... Своеобразные песочные часы нашего становления.

Василий Дмитриевич очень скорбел по поводу безвременного ухода из жизни Вячеслава, дорожил его дружбой. Они любили друг друга и часто спорили до ссор. Мне неоднократно приходилось мирить их в Доме литераторов, благо, что это было не так уж и сложно. По итогам совещания Слава стал членом Союза писателей СССР и возглавил литературное объединение Челябинского металлургического завода. Многие члены этого литобъединения пополнили областную писательскую организацию.

Родившись в Тамбовской глубинке, Богданов как поэт состоялся и возмужал на Урале. Виктор Фёдорович Боков, с кем также был очень дружен Вячеслав («Мои стихи оценил сам Боков», – с гордостью говорил молодой поэт), писал: «... органическое слияние двух начал – души сельской и рабочей – создаёт поэта самобытного по своему духу».

Поклонясь деревенской избе,

Где нужды пережито немало,

Я ушёл из Тамбовских степей

Под железное пламя Урала.

Если сердце стихов Богданова – Урал (город), то образный и по-снайперски меткий язык его поэзии – дала ему деревня. Он по-сыновьи переживал её судьбу, понимая, что, если спасём деревню, значит, спасём наш язык. А если спасём язык, то сохраним государство и русский мир, ибо язык и народ – слова-синонимы.

Молодёжь покинула деревню,

Заманили звоном города…

И об этом шепчутся деревья,

И луна сгорает со стыда.

Лишь собаки лают обалдело

У столбов на ламповый накал…

Город, город!

Что же ты наделал? –

У деревни молодость украл…

В Москву мы приезжали как на пир поэзии. Будучи ещё совсем молодым, Богданов был знаком со многими замечательными поэтами середины прошедшего века: Александром Прокофьевым, Михаилом Лукониным, Дмитрием Ковалёвым, Николаем Глазковым, Николаем Тряпкиным...

Пленумы Союза писателей и съезды, куда нас приглашали поначалу как гостей, а позже и как делегатов, были для нас событиями, которые заряжали нас надолго не только творческой энергией наших классиков, но и желанием встреч с нашими читателями. А встреч таких было превеликое множество. Наверное, на Южном Урале не было тогда ни одного завода, Дворца культуры, школы, института, училища где бы не выступал со своими стихами Вячеслав. Бюро пропаганды литературы работало, как часы, не зная сбоев. Поэтому он мог позволить себе уйти с завода на «вольные литературные хлеба» и жить безбедно. Сейчас это звучит, как сказка. Но что было, то было. Помню, как на одном из съездов, во время приёма, Александр Прокофьев (а мы его как поэта изучали ещё в школе), узнав, что мы из Челябинска, с доброй улыбкой, несколько окая, сказал:

–Хорошая волна идёт с Урала. Дай-то Бог!

Одна фраза. А как она поддерживала нас, молодых.

А когда к нам подошёл Анастас Иванович Микоян (которого мы знали только по портретам) и предложил выпить за Урал, восторгу нашему не было предела... Но жизнь наша писательская бросала нас «из огня в полымя»... Буквально через несколько дней в последний день марта, когда на Урале стояла ещё лютая зима, мы ночью из города Сатка добрались до города Аша, где у нас было назначено несколько творческих встреч. Нас никто не встретил, но мы и не расстроились. Город спал. Искать гостиницу нам не пришло на ум. Мобильных телефонов не было. Уличных телефонов-автоматов мы не смогли найти. Морозец был знатный. На пути попалось какое-то кирпичное заведение, как выяснилось, – общественный туалет. Это нас не смутило, главное - не было пронизывающего ветра. Мы нашли какой-то «приличный» уголок и, прижавшись к стене и друг другу, решили дожидаться утра. Положение наше нас не смущало, и под стук зубов мы стали сочинять строчки:

Эх, хороший город Сатка –