Яков Алексейчик - Белорусская промашка Лаврентия Берии

Право принятия решения имели только 111 прибывших на Пленум членов ЦК — именно эту цифру, открывая заседание, назвал секретарь ЦК кПб Т. С. Горбунов, а не 550, как следует из воспоминаний Шарапова. Впрочем, судя по протоколу, в зале тогда находилось в общей сложности 518 человек. Помимо членов, кандидатов в члены ЦК и членов ревизионной комиссии ЦК, там присутствовали партийные секретари от районного уровня и выше, а так­же работники аппарата ЦК, начиная с заведующих секторами, министры и их заместители, секретари ЦК и обкомов республиканского комсомола, видные представители науки, литературы и искусства, члены военных советов Мин­ского и Барановичского военных округов, существовавших тогда на террито­рии БССР, редакторы главных республиканских газет и журналов, начальники областных управлений МВД. По сути, были представлены все государствен­ные и общественные структуры.

В то же время было ещё одно обстоятельство, от которого судьба Пато­личева зависела не меньше, чем от волеизъявления белорусского партийно­го актива, хотя и находилось оно далеко за пределами зала, в котором засе­дал Пленум. Имя ему — первый заместитель председателя Совета Министров СССР и министр внутренних дел СССР Л. П. Берия. Вопрос о замене Н. С. Па­толичева на М. В. Зимянина на посту первого секретаря ЦК КПБ перед Прези­диумом ЦК КПСС поставил именно он. По его записке 12 июня 1953 года Пре­зидиум принял специальное постановление “Вопросы Белорусской ССР”. И записка та появилась, конечно же, вовсе не потому, что Лаврентий Павло­вич вдруг озаботился должностным ростом Михаила Васильевича или даже ускорением экономического развития республики-партизанки. Берия, можно не сомневаться, руководствовался иными, сугубо собственными соображени­ями и опасениями, вызревшими у него в связи с кончиной Сталина, а Зимянину предстояло стать инструментом в достижении поставленных целей или жертвой в случае неудачи.

“Лубянский маршал”, как его тогда называли за глаза, похоже, к смерти “вождя всех народов” был готов лучше других сподвижников генералиссиму­са, потому начал действовать немедленно, когда, как говорится, ещё не ос­тыло тело того, кому недавно все поклонялись. Притом действовать весьма настойчиво, бесцеремонно обходя других. Впоследствии В. М. Молотов — уже на июльском Пленуме ЦК КПСС — в ходе рассмотрения вопроса “О пре­ступных антипартийных и антигосударственных действиях Берия” говорил, что позвонил Лаврентию Павловичу сразу после кончины Сталина и спросил, по­чему именно он решил назвать имя нового главы Совета Министров, “почему, собственно говоря, премьер-министра на сессии Верховного Совета, предло­женного партией, рекомендует не секретарь Центрального Комитета Хрущёв?” Ответ был кратким: “Нет, я”. Речь с трибуны Мавзолея на похоронах Сталина произносил тоже Берия.

Надо полагать, Лаврентия Павловича больше всех тревожили грядущие изменения в государственной политике, которые должны были неизбежно произойти после ухода в мир иной того, кто руководил страной много лет. Ре­сурс закручивания гаек был почти исчерпан, маячила опасность “сорвать резьбу”, потому ослабление нажима во всех сферах жизни становилось по­просту неизбежным, но при подобном повороте не исключалось, что встанет вопрос об ответственности и за ошибки и поражения, и особенно за репрес­сии. Будучи отнюдь не глупым человеком, Берия не мог не осознавать, что в таком случае именно он окажется в наиболее уязвимом положении, ведь важнейшим инструментом репрессий являлись наркоматы-министерства вну­тренних дел и государственной безопасности, к деятельности которых он уже полтора десятка лет имел непосредственное отношение. Притом, если до это­го дойдёт дело, ему придётся ответить и за своих предшественников во гла­ве НКВД, — к примеру, за Н. И. Ежова и его “ежовые рукавицы”. И такой ис­ход устроил бы многих. На Берию с удовольствием всё свалил бы и Хрущёв, который, будучи первым секретарём Московского горкома партии, сам тре­бовал наибольших квот на расстрелы, мотивируя это тем, что столица в борь­бе с врагами народа не может отставать от какой-нибудь Калуги. Годы спус­тя и Зимянин подчёркивал, что, “подвергая критике Сталина за репрессии, Хрущёв тем самым в какой-то степени замаливал собственные грехи.”

Потому Берия предпочёл действовать на опережение. С одной стороны, он стал первым называть злоупотребления и перегибы в деятельности право­охранительной системы. Ситуацию для него здесь облегчало то, что с декаб­ря 1945 года он уже не был непосредственным руководителем НКВД и НКГБ, преобразованных в 1946 году в МВД и МГБ, а лишь курировал их в качестве заместителя председателя правительства СССР, притом зачастую остро кон­фликтовал с теми, кто их возглавлял. С другой — под видом исправления оши­бок на важных участках Берия начал расставлять верных ему людей, которым и предстояло поддержать его в продвижении к вершине властной пирамиды.

Лишь такой поворот событий мог гарантировать ему уход от ответственности и личную безопасность.

Почему 5 марта 1953 года на совместном заседании ЦК КПСС, Президиу­ма Верховного Совета СССР и Совета Министров СССР Берия рекомендовал новым главой советского правительства именно Маленкова? Надо полагать, не только потому, что у него была договоренность с Георгием Максимилиано­вичем, согласно которой тот сразу же назовёт Берию своим первым замести­телем и одновременно главой министерства внутренних дел, поглотившего уже министерство государственной безопасности. Были и другие, не менее значи­мые причины. Надо полагать, имеют резоны те, кто утверждает, что немедлен­ный приход на высший пост в исполнительной власти ещё одного грузина на смену только что ушедшему грузину, столь долго руководившему огромной и многонациональной страной, выглядел бы не совсем красиво и объяснимо. Потому требовалась переходная фигура. Кроме того, формально Маленкова трудно было обойти, поскольку он ещё при Сталине стал в партийном и госу­дарственном аппарате фигурой номер два после самого вождя. Наконец, что ещё важнее, именно та формальная значимость была выгодна для Берии, так как он не видел в Маленкове серьёзного соперника в борьбе за власть. И не ошибся. Георгий Максимилианович, сразу заговоривший о коллективном ру­ководстве, в самом деле, бойцом не был, что вскоре и подтвердилось со всей очевидностью. Через два года он стал обычным министром, а ещё через два — директором электростанции в далёком казахстанском Экибастузе.

Да и в целом вряд ли Берия считал кого-либо большим препятствием на своём пути к самой высшей власти, что в какой-то мере и может объяснить всплеск его активности. Из вновь назначенных первых заместителей предсе­дателя Совета Министров тот же Н. А. Булганин, хотя он одновременно воз­главлял и военное министерство, решительностью не отличался. Склочный Л. М. Каганович не мог рассчитывать на широкую поддержку, поскольку с многими испортил отношения. Опаснее был В. М. Молотов — давний сорат­ник Сталина, ведавший иностранными делами, до войны даже возглавлявший советское правительство, но он очень долго пробыл на вторых ролях, что не могло не отразиться на его характере и поступках. В этом Берия ещё раз убе­дился, дав ему краткий и резкий ответ на вопрос, кто должен назвать канди­дата на пост главы правительства. И Вячеслав Михайлович, как и полагал Ла­врентий Павлович, упираться не стал.

Читать дальше