Рафаил Блехман - Мосад, Аман и все такое…

Первая серьезная попытка лидеров Фатха выйти за пределы узкого круга «руководства» и создать реальные партизанские силы кончилась неудачей. Не помогла даже газетная шумиха. Желающих воевать оказалось мало. В Дамаске были раздосадованы. До сих пор игра с Фатхом приносила Сирии ощутимые плоды. Израильские ответные рейды против тренировочных лагерей Хафеза в Иордании вызвали замешательство короля Хуссейна. Попытки короля и Насера приостановить сирийские диверсии позволили Сирии обрушиться на них как на «изменников» палестинскому делу и выставить себя в выгодном свете. Поэтому в Дамаске хотели продолжать игру. Арафат и его команда были вызваны «на ковер» к сирийскому руководству. «Это было унизительно, — вспоминает один из участников встречи. — Полковник обозвал нас „идиотами“, которые не умеют вербовать сторонников. Арафат жаловался, что старейшины в лагерях запрещают молодым вступать в отряды Фатха. В ответ ему заявили, что у сирийцев есть человек, который научит вас, как делать дела».

Этим человеком, которого сирийцы поставили над Арафатом и Фатхом, был некий Мухамед Арака, яростный антисионист и хладнокровный убийца. Вместе с лидерами Фатха он снова отправился летом 1965 года в иорданские лагеря беженцев. В первом же лагере он самолично застрелил двух старейшин, выступивших против вербовки, и дело пошло, как по маслу. Те же методы «убеждения» были применены затем в других лагерях. К осени лидеры Фатха уже могли доложить сирийским покровителям, что располагают серьезными силами, которые насчитывали около 500 человек. Двухлетняя сирийская интрига близилась к успеху. Сирийская печать уже говорила о новой, «тотальной» войне против Израиля, в которой «на острие борьбы» будет находиться «славный Фатх и его героическая партизанская армия». За Арафатом стали охотиться арабские и западные репортеры. Он с удовольствием давал им уклончивые, полные цветистой риторики и недосказанностей интервью. «Я обручен с Фатхом, — восклицал он, прохаживаясь перед журналистами в своем пыльном хаки и неизменной куфие. — Фатх — это моя жена, моя семья, моя жизнь».

Между тем и сам Арафат, и его организация по-прежнему оставались политическими марионетками Сирии в ее сложной межарабской игре. И, возможно, остались бы ими и разделили бы судьбу других малозаметных палестинских групп, если бы не политическое чутье Арафата. В какой-то момент он понял, что может потерять поддержку палестинских масс, если не продемонстрирует — в духе своего лозунга «самоосвобождения» — определенную независимость от арабских стран и их лидеров. Когда новое, более экстремистское сирийское руководство, пришедшее к власти в феврале 1966 года, потребовало от Арафата поставить всех его людей под абсолютный сирийский контроль, он отказался. Конечно, он рисковал. И действительно, сирийцы бросили Арафата и его соратников в тюрьму, объявили Фатх распущенным и стали сколачивать вместо него «собственный Фатх», по-прежнему приписывая ему все «успехи» своих диверсантов и террористов в Израиле.

Но в конечном счете оказалось, что Арафат выиграл. Мало того, что сирийцы сами невольно еще более раздули популярность Фатха среди палестинцев (кто там разбирался, «чей» Фатх в действительности «одерживал победы» — Арафата или сирийский?), — они создали лидеру Фатха репутацию «мученика» и «героя», последовательного борца за независимость «палестинской борьбы» от межарабских интриг и расчетов, маневров и предательств. Когда несколькими месяцами спустя лидеры Фатха сумели выбраться из дамасской тюрьмы и один за другим просочиться в Ливан, в тамошних лагерях беженцев уже ширилась слава Арафата, как признанного вождя палестинского дела.

Проба сил в Дамаске была третьим важным шагом в политической карьере Арафата. С этого момента он стал делать ставку не просто на палестинский национализм иди «самоосвобождение», но на независимую, «самостоятельную» палестинскую политику внутри политики арабской. И орудием этой политики сделал свой Фатх (позднее — ООП). Теперь его цель состояла в том, чтобы использовать межарабские противоречия в интересах максимальной свободы собственного политического маневра. Не переставая быть марионеткой, которой играли другие, он одновременно пытался играть своими хозяевами, сталкивая их друг с другом, эксплуатируя провозглашенные ими лозунги, заявленные ими обязательства перед палестинцами, выданные ими посулы. Конечно, это был рискованный путь, и хотя Арафат оказался мастером политической интриги, его ожидало на этом пути немало падений. Но тактика быстрой, беспринципной смены «хозяев», блокирования с новыми арабскими союзниками против прежних позволяла ему всякий раз быстро подняться на ноги и продолжать эту безумную, безоглядную игру на выживание. Ему понадобилось восемь лет, чтобы достичь цели. Восемь лет и два арабских поражения в войнах против Израиля. Первым было поражение в Шестидневной войне, после которого Арафат едва ли не первым выдвинул лозунг «отвоевания Иудеи и Самарии». Вторым было поражение арабов в войне Йом-Кипур, после которого Арафату, наконец, удалось добиться от арабских держав признания своей ООП «единственным и законным представителем» палестинских интересов. Этим решением, принятым в 1974 году в Рабате, арабские державы на десять с лишним лет связали себе руки.

Шестидневная война радикально изменила ситуацию на западном берегу Иордана. И это сказалось не только в арабском мире, но и в израильском обществе. Постепенно стало казаться, что в основе арабо-израильского конфликта лежит именно судьба «территорий», то есть Иудеи и Самарии. Этому немало способствовала тактика Арафата, заговорившего о необходимости отвоевания, в первую очередь, именно этих территорий для создания на них «палестинского государства». Постепенно эта риторика заслонила тот простой и очевидный факт, что Фатх был создан в те времена, когда Иудея и Самария находились еще в арабских руках и создать там «палестинское государство» не представляло никакого труда. Что вся «деятельность» Фатха, искусно разыгранная сирийцами, направлена была отнюдь не на «освобождение» Иудеи и Самарии (разве что от иорданского короля), а попросту на уничтожение Израиля. Что в основе конфликта лежит именно это стремление, позже прикрытое разговорами об Иудее и Самарии, и что никакое «отвоевание территорий» не исчерпывает цели, ради которой был создан Фатх, а поздее ООП. Как не исчерпывают ее никакие «территориальные уступки», на которые был бы согласен Израиль.

Вся история Арафата напоминает об этом. Ибо она есть история непримиримой и давней, еще с 30-х годов, борьбы арабов (начиная с муфтия и Абдель к абира и кончая государственными военными машинами) во имя уничтожения еврейского присутствия в арабском мире. Борьбы, отразившейся в судьбе одного человека.