Дмитрий Лукин - Настоящая фантастика – 2017 (сборник)

– А ну, – крикнул я кошке, – попробуй-ка, сцапай птичку!

Кошка, стелясь по земле, подкралась, осторожно высунула морду из-за будочного угла. Воробьи дружно взлетели. Все, кроме одного, зацепившегося лапкой за щелястую доску. Кошка прыгнула. Я застыл при виде птичьей тушки, отчаянно трепыхающейся в кошачьей пасти. Затем отшатнулся от окна, осел на пол. Гипотеза получила подтверждение. Мои слова сбылись опять. Дурные слова. Злые. Те, в которых беда и смерть.

Следующие несколько дней я провел словно в трансе. Я по-прежнему ходил в школу, готовил уроки, но проделывал это будто бы механически. Произошедшее не давало мне жить. Я горячечно приводил выкладки, что все случившееся – не более чем череда совпадений, и не мог себя в этом убедить. Меня так и подмывало проверить гипотезу вновь, вскоре это стало навязчивой идеей. Я должен, обязан был разубедиться в своей догадке. На ком-нибудь. Кого не жалко.

Я стал присматриваться к окружающим. И ужасался всякий раз, когда осознавал, что слепая привязанность ко всем и каждому ослабла во мне, истончилась, дала трещину. Что защитный механизм, которым я был оделен с детства, прохудился и стал сбоить. Я по-прежнему симпатизировал соседям, одноклассникам, учителям. Но теперь я видел в них и недостатки. Петя Каргин прижимист и себе на уме. Дениска Петров циничен, хитрожоп и нахален. Завуч Иван Иванович занудлив и глуповат. А Кирюха так попросту запойный алкоголик, хулиган и мелкий воришка.

Меня корежило. Выбрать худшего из лучших и поставить на нем эксперимент я был не в силах. Прошла неделя, другая, просквозил месяц: с каждым днем мне становилось все хуже, а идея проклясть кого-нибудь и посмотреть, что из этого выйдет, все навязчивее. Так продолжалось до тех пор, пока однажды в метро я не встретил Дашу Воронину.

– Узнаешь? – протиснулся я к ней сквозь толпу пассажиров.

Секунду-другую Даша недоуменно разглядывала меня. Затем закивала.

– Конечно. Ты Улыбка. Ты был моим осликом.

– Лошадью, – поправил я и процитировал покойного Султана: – У каждого уважаемого человека должна быть лошадь.

Даша прыснула.

– Я похожа на уважаемого человека?

Я оглядел ее. Черноволосая, стройная, со смешинками в уголках карих глаз. И вместе с тем что-то с ней было не так, я впитывал в себя исходящие от Даши усталость и надлом, хотя и не ведал, каким органом чувств их улавливал. Мне понравилась Даша. Но не так, как прежде, когда нравился любой и каждый. И не так, как несчастная Катя. Даша мне понравилась по-иному. Как женщина, неожиданно понял я.

– Похожа, – подтвердил я. – Как ты вообще?

– Лучше всех.

Я вышел из вагона метро за ней вслед.

– Ты что же, собрался меня провожать, Улыбка? – обернулась ко мне Даша. – На всякий случай: я замужем. Сколько тебе? Семнадцать?

– Почти восемнадцать.

– Ты сильно изменился. Совсем ничего общего с тем забитым пареньком, на котором я проехалась между партами. Разве что улыбка осталась. Что ты от меня хочешь?

Я заглянул ей в глаза. Придержал за локоть.

– Тебя, – сказал я.

Даша остановилась. С минуту молчала. Я ждал, с удивлением думая о том, что мне ничуть не стыдно. Я умудрился даже не покраснеть.

– Я выгляжу, как доступная женщина? – подала наконец голос Даша. – Которой запросто можно предложить переспать?

– Ты выглядишь, как человек, которому нужна помощь.

– Вот как? – Даша смахнула со лба случайную черную прядь. – По мне это видно?

– Мне видно.

Часом позже, на парковой скамейке, Даша ревела навзрыд у меня на плече. Она выскочила замуж, едва закончив школу. За человека с прошлым, гораздо старше нее.

– Не знаю, что делать, Прошенька, – сказала Даша, когда отревела. – Он бьет меня, напьется и бьет, чуть ли не каждый день. Заставляет ложиться под своих дружков-уголовников. Сказал так: дернусь – убьет. Он и в самом деле убьет. Боже, какой я была дурой, когда за него пошла. А теперь дай мне волю, на край света сбежала б, под землю зарылась бы.

– Зачем же? – обронил я спокойно. – Под землю отправится твой благоверный.

– Что? – Даша вскинулась, испуганно посмотрела на меня. – Что ты сказал?

Я поднялся, подал ей руку. На душе у меня было легко и спокойно.

– Так, болтанул, не подумав. Пойдем, уже поздно. Телефон дашь?

Двумя сутками позже Даша овдовела. Ее мужа застрелили на воровской малине. У меня больше не осталось сомнений – дар, черный дар, которым наградило меня, а скорее, наказало нечто неведомое, больше не был гипотезой. Он стал явью.

Я сдал выпускные экзамены и легко поступил в Политехнический. Перезнакомился с уймой новоиспеченных студентов. С моего лица каждому из них улыбалась смерть.

Я переехал жить к Даше. Я снова стал ее лошадью – она скакала на мне в позе всадницы. Я придерживал ее за бедра и неотрывно смотрел в карие, с влажной поволокой глаза. И скалился беспечной и приветливой улыбкой, навечно приклеенной ко рту.

Несколько лет мы жили безбедно за счет оставшихся от покойного уголовника средств. Затем они подошли к концу, и нам пришлось затянуть ремни. Даша худо-бедно подрабатывала где придется. Я учился на четвертом курсе, получал грошовую стипендию, и все мои попытки найти заработок оканчивались ничем – руки у меня оказались приделаны к той самой жопе, о которой в трехлетнем возрасте впервые узнал. Мы едва сводили концы с концами, и я чувствовал себя довольно скверно, потому что фактически сидел у Даши на шее. Она ни единожды не попрекнула меня, зато множество раз давала понять: она благодарна за то, что я для нее сделал. Я отнекивался, отшучивался и продолжал дармоедничать. Так было до тех пор, пока не появился Алик.

Он был смуглым, плечистым, кареглазым красавцем – хоть сейчас в кино на роль героя-любовника.

– Это мой давний знакомый, – представила Алика Даша. – У него неприятности, милый. Я выйду пройтись, а ты выслушай его, пожалуйста. Вдруг мы сумеем ему помочь.

Я выслушал. Алик задолжал серьезному человеку большую сумму. Очень большую, неподъемную. За неуплату Алику грозили проблемы, о которых лучше не говорить.

– Понимаешь, дорогой, – сказал в заключение Алик. – Я человек веселый, люблю погулять, выпить, поиграть. Карты, нарды, шаш-бэш. Я проиграл деньги, с любым бывает. Со временем я бы отдал. Но Реваз не желает ждать. Я заплачу лимон. Половину сразу, половину потом.

– А кто он, этот Реваз? – спросил я.

– Это нехороший человек, дорогой. Очень нехороший, плохой.

Несколько дней я не находил себе места и не мог решиться. Во всех предыдущих случаях у меня было оправдание. В этом не было никакого. Уговорить себя, что киллер – обычная профессия, ничем не хуже прочих, мне не удавалось. Пускай даже оружие этого киллера не холодное или огнестрельное, а словесное.