Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6603 ( № 25 2017)

Середина ХХ века в России – удивительное время! Назовите хотя бы одну страну в мире, где люди собирались на площадях и стадионах слушать Стихи! Мы в СССР переживали всё это вдохновенно. Это было время, когда вели нас по жизни кумиры. В МГУ это были три молодых человека, талант которых вывел их в число «лидеров студенческого обожания» – преподаватель античной литературы Н.А. Фёдоров; автор нашумевшей тогда книги «Товарищ время, товарищ искусство» Владимир Турбин и скромнейший «бука», прятавший непрошенную улыбку в усы, умнейший Владимир Лакшин. Студенты толпами сопровождали своих кумиров! Университетские аудитории полнились дискуссиями о литературе, горячо обсуждали творчество поэтов; Коммунистическая аудитория кипела по поводу «Не хлебом единым» Дудинцева… Да мало ли их было, ворвавшихся громких книг! Молодёжь искала в дебатах смысл жизни, увлекалась мыслью высокой, гуманной. Какими яркими и богатыми были вечера в молодёжных клубах, в Политехническом музее…

В моём сознании, однако, В.Я. Лакшин занимал особое место, а именно – среди корифеев. Весь его облик – сдержанность и размеренность жизненной поступи, внушительная степенность, хромавшая походка с опорой на трость, достоинство в посадке головы с высоким лбом мыслителя – всё выдавало в нём значительность высокого интеллекта, и та строгость (в порой даже суровость), которую он демонстрировал, вызывала в студентах трепет и одновременно магнетизм личности. Мы ломились на его лекции, замирали в ожидании чуда открытия перед каждым его выступлением, дорожили безмерно атмосферой, в которую неизменно погружал нас этот волшебник.

О В.Я. Лакшине я знала немного, но потом, уже, наверное, на третьем курсе, мне довелось услышать рассказ о его юности – в детстве он заболел костным туберкулёзом, всё отрочество провёл на костылях, на костылях юношей полжизни простоял на спектаклях МХАТа, в котором служили родители. Во многом МХАТ сформировал личность его. Не знаю, природный ли артистизм или школа русского литератора оказали на него особое влияние, но лекции Лакшина завораживали студентов. И поныне его речь звучит в памяти, как великолепный образец классического красноречия, выстроенного по законам риторики, с опорой на безукоризненную логику и законы психологии.

Он вводил нас, зелёных юнцов, в круг собеседников некрасовского «Современника» или «Отечественных записок», и нам представлялось, что ты сидишь на редколлегии, где обсуждается новый роман, допустим, Тургенева, а рядом с тобой сосредоточенно слушает писательские споры Лев Толстой или Фёдор Достоевский, тихонько что-то шепчет Д. Григоровичу А. Островский или И. Гончаров… Как умел вдохнуть В. Лакшин в нас веру во всепокоряющее вдохновение, как учил дорожить мыслью, как одержимо верил, увлекая и нас за собой, во всемогущую красоту Слова русской литературы! Мы росли в своих глазах, мы начинали ощущать в себе личность, достойную послужить Отечеству, мировой культуре, мы находили в себе силы и способность держать ту высокую ноту служения, которая засияла на небосклоне России сверкающим гением Пушкина! Мы верили: «Назначение нам в жизни высокое!»

Может быть, главное, чему Лакшин в своих размышлениях придавал значение важнейшее – это умение показать художественный мир автора, этапы его духовного роста, работу, которую авторы русских книг совершали, развивая и наполняя себя, ставя перед собой высокие нравственные задачи. И чем значительнее и богаче был этот мир, тем выше предъявлял Лакшин требования к личности создателя литературного произведения. Эта мысль – одна из основополагающих в русской писательской традиции, это она держит «связь времён», она культивируется великими творцами русской школы. Трудами В.Я. Лакшина показана титаническая духовная работа по воспитанию собственной личности писателя Л.Н. Толстого, и как следствие этой работы – ощущение высочайшей нравственной ответственности за то, чему научат читателя его книги.

Трудами Лакшина открыт читателю опыт духовного роста, совершённый в душе А.П. Чехова, Н.А. Островского, М.А. Булгакова, А.Т. Твардовского.

Вклад В.Я. Лакшина в русскую литературу ХХ века, его исследования и анализ психологии литературных образов, понимание особенностей времени, описанного авторами, открытие авторской мысли в лабиринтах эпохи – весь этот багаж огромен. И как всякий рвущийся к знаниям человек, я в течение всех лет учёбы в МГУ старалась быть рядом с Учителем. Лакшин уступил моим настояниям – не отказал мне как руководитель дипломной работы, хотя сложившиеся его личные обстоятельства не позволяли уделять время студентам – его пригласил А.Т. Твардовский вместе с ним вести «Новый мир». Времени на студентов не оставалось.

Шёл 1962 год. Это год моей работы под руководством В.Я. Лакшина над дипломом, тему которого мы обозначили как «Проблемы сравнительного анализа творчества А.П. Чехова и В.Г. Короленко». В Чехова меня давно влюбил Лакшин, я была ненасытна в своей жажде знаний. Я получила счастливый шанс ещё год быть рядом с Учителем, которого боготворила. Часто, выполнив очередное задание по диплому, очертя голову неслась к Лакшину на консультацию. Теперь он работал дома, жил на Страстном бульваре, рядом с редакцией «Нового мира», и ему было удобно, чтобы я приходила сюда.

Однажды в ходе нашей беседы по диплому Владимир Яковлевич вдруг перешёл на события текущей жизни и говорил как-то особенно пылко, я чувствовала, что он очень взволнован, что то, о чём он говорит, принципиально важно для него. Он открывал мне какую-то тайну, я не очень-то понимала то, о чём мне говорил Лакшин, но хорошо осознавала, что это особое выражение доверия ко мне, которого я удостоилась. И была бесконечно благодарна, что приобщена к этой высокой чести. Только спустя несколько лет, сопоставив события, я догадалась, что тогда речь шла о Солженицыне: именно в то время он принёс в «Новый мир» свою повесть «Один день Ивана Денисовича», и Лакшин внутренне готовился к публикации её в «Новом мире». Решение это давалось трудно, и Твардовскому требовались большое мужество и напряжение воли, не говоря уже о хлопотах в инстанциях, где «пробивали» публикацию.

«Новый мир» опубликовал «Один день Ивана Денисовича». Они сделали это, преодолев множество преград! Это был поступок в то время смелый, мужественный, но позже из книги Солженицына, написанной за рубежом, «Бодался телёнок с дубом» стало очевидно, что сокрушитель устоев не оценил по достоинству совершённого редакцией «Нового мира». В судьбе Лакшина этот поступок сыграл роковую роль – на долгие годы его лишили возможности печататься в центральных изданиях страны.

А тогда, весной 1962 года, я бежала мимо «Известий», прижимая к груди свою рукопись, и твердила, как клятву: «Дорогой Владимир Яковлевич, я никогда, никогда не предам вас! Вашего столь дорогого для меня доверия!»