Н. Чернышевский - Полное собрание сочинений в 15 томах. Том 2. Статьи и рецензии 1853-1855 - 1949

Нам остается объяснить две вещи: 1) отчего происходит, что немецкая речь гораздо легче, нежели русская, укладывается в стихотворные размеры; 2) отчего в русской прозаической речи нам попадалось гораздо больше отрывков, состоящих из двухсложных стоп, нежели из трехсложных, между тем как в предыдущем замечании мы нашли, что русская речь должна естественнее укладываться в двухсложные, нежели в трехсложные стопы?

На первый вопрос ответ готов: в немецком языке слова гораздо меньше имеют слогов, нежели в русском; в русском языке ударение бывает, как случится, на различных местах в слове (выговорить — ударение на приставке; наговорить — ударение на окончании), между тем как в немецком оно всегда стоит на коренном слоге; потому сочетания ударений в русской фразе выходят гораздо разнообразнее, нежели в немецкой. Можно сказать, что немецкая речь механически укладывается в двусложные стопы; чтобы убедиться в этом, стоит сличить ямбическое и хореическое немецкие стихотворения. (Для примера возьмем только первую стопу.) В «Die Ideale» Шиллера, стихотворении, писанном ямбами, из 88 стихов 72 стиха начинаются односложными частицами; из остальных шестнадцати десять начинаются трехсложными словами, у которых первым слогом сложный предлог (vergebens, erloschen и т. п.), так что всего в 6 только стихах первая стопа составилась не по механическому правилу: если поставить односложную частицу или сложное с предлогом слово в начале стиха, то получится ямбическая стопа. В его Kassandra 128. сти-

хов (Кассандра писана хореем); из них только в двух стихах (in Apollo s Lorbeerhain и ich allein muss einsam trauern) первая стопа устроена не по механическому правилу: ставьте в начале стиха два односложных слова, или одно односложное, а потом слово сложное с предлогом, или начинайте стих словом несложным с предлогом, и у вас выйдет хореическая стопа. Точно так же механически построиваются и все стопы. Само собою разумеется, что этот механический способ укладывать речь в стихи усвои-сается привычкою, бессознательно; но кто же не согласится, что при таком простом механизме, при таком правильном (если угодно, однообразном) сочетании ударений’в речи, стихи выходят очень легки и непринужденны? Ничёго подобного этому в русской речи быть не может.

Теперь второй вопрос: отчего у нас так много набралось хореических и ямбических стоп в разобранных нами отрывках? Оттого, что все пэрны обращали мы в хореи или в ямбы, искусственно ставя принужденные ударения, как ставятся они в наших ямбических или хореических стихах. Чистых ямбических'или хореических отрывков набралось бы у нас очень мало.

Известия Императорской Академии Наук по отделению русского языка и словесности. Том II, листы 1—15 (или 27–41 листы общего счета) и при них XXII–XLVI листы Прибавлений 1.

Опыт Словаря к Ипатьевской Летописи, г. Чернышевского, первый после словаря к «Остромирову Евангелию» 2труд этого рода в русской литературе. Потому обратим внимание на план и исполнение этого труда, предполагая, что автор не оскорбится нашими замечаниями.

Словарь этот расположен по этимологическому порядку. И действительно, объяснительным словарям тех языков, в которых значение многих слов еще не определено, приличен этимологический порядок. Но к этимологическому словарю должен быть приложен алфавитный список слов, вошедших в него, по крайней мере, тех слов, производство которых неясно с первого взгляда для всякого. Г. Чернышевский не сделал этого, потому его словарем не совсем удобно пользоваться; и мы часто не знаем даже, под каким корнем надобно искать нужное нам слово, потому что словопроизводство — вещь довольно загадочная во всех языках, тем более в славянском, менее других обработанном. Приложить алфавитный список слов, в которых вид корня изменился или затмился, было бы тем необходимее, что автор иногда отступает от обыкновенного словопроизводства (иначе и не может быть при нынешнем состоянии славянской филологии); например, слово соулиця относит он к корню соу-ти, между тем как обыкновенно предполагается для этого слова корень соул; въпити, подобно възъпити относит он к корню пи-ти (= ШЬти), а не к корню въп, — как обыкновенно. Нам кажется, что он слишком стеснил круг своих объяснений, решась объяснять Ипатьевскую Летопись

только одною Ипатьевскою Летописью и отказавшись преднаме- ’ ренно от всех посторонних пособий. Потому он принужден оставить без объяснения множество слов, которых значение можно определить или уже давно известно, например, кация, скора, оло-вир, паволока, скорлат, и оставить их без объяснения только потому, что они объясняются не Ипатьевскою Летописью. Г. Чернышевский ставит вопросительные знаки при словах, относительно которых он нетвердо уверен, правильно ли они объяснены у него; такая осторожность была бы неизлишнею, если бы он не был слишком мнителен; его сомнение очень часто скрывает под собою решительную достоверность. Мы совершенно согласны с г. Чернышевским в необходимости отличать от народных русских слов слова, заимствованные в наши летописи из церковнославянских книг, и слова, составленные нашими книжниками в подражание греческим или просто для витиеватости (последние слова называет он реторическими); но нам кажется, что и здесь он слишком осторожен; по нашему мнению, из слов на букву с к церковнославянским или реторическим словам, кроме отмеченных г. Чернышевским, в его словаре относятся еще: насажение, въселеная, свѣрьпыи, прѣсвятыи, священомоученик, осклабитися, свѣгонось-ныи, оусвѣтити, свѣтьлость, скрание, скръбь, неослабьно, прЬславьный, слышяние, слоужитель, основа, поспѣшение, по-спѣшьник, спѣшьник, срьдьчьныи, достоить, достойный, достояние, достохвальныи, наставьник, оставление, прѣставитися, проставление, стонание, остлъпити, строение, оустроение, поустроити, стоудьныи, осоудитися, осоужние, исоушити, въсѣяти, оусѣкноути, посягати.

Федон, или о бессмертии души, Моисея Мендельсона.

Перевод с немецкого В. Мызникова. Издание второе. Тифлис.' 1854. В 8 д. л. XXIX и 131 стр.

Мендельсонов «Федон» в русском переводе достигает второго издания! Следовательно, первое издание (правда, вышедшее еще в 1837 году) раскуплено? Это — явление утешительное в нашей литературе. Г. Мызников приобретает двойное право на благодарность нашу за свой перевод, когда мы видим, что его перевод сделан был не понапрасну, не остался навеки в книжных магазинах, как другие переводы и сочинения подобного содержания, а разошелся в публике. Объяснимся. Мы радуемся успеху «Федона» не потому, чтоб он мог в наше время считаться основательным трактатом о бессмертии души, а потому, что знакомство с сочинениями людей таких чистых и благородных душою, возвышенных по уму и по образу мыслей, как Мендельсон, приносит несомненную пользу читателям, хотя бы эти сочинения уже устарели.