Н. Чернышевский - Полное собрание сочинений в 15 томах. Том 2. Статьи и рецензии 1853-1855 - 1949

Княжеских фамилий, происшедших от рода великого князя Рюрика, существует ныне 39, именно: 1) от потомства князей Черниговских: князья Одоевские, Кольцовы-Масальские, Горчаковы, Елецкие, Звенигородские-Спячие, Барятинские, Оболенские, Долгоруковы, Щербатовы, Святополки-Четвертинские, Святополки-Мирские (всего 11); 2) от потомства князей Галицких; князья Друцкие, Бабичевы, Путятины, Друцкие-Соколин-ские, Друцкие-Любецкие; 3) от старшей ветви князей Смоленских: князья Вяземские; 4) от потомства князей Ярославских: князья Щетинины, Засекины, Сонцовы, Сонцовы-Засекины, Шаховские, Морткины, Шехонские, Львовы, Прозоровские, Дуловы (всего 10); 5) от младшей ветви князей Смоленских: князья Кропоткины, Козловские; 6) от потомства князей Ростовских: князья Щепины-Ростовские, Касаткины-Ростовские, Лобановы-Ростовские; 7) от потомства князей Белозерских: князья Белосельские, Вадбольские, Шелешпанские, Ухтомские; 8) от потомства князей Суздальских: князья Шуйские; 9) от потомств князей Огародубских: князья Гагарины, Хилковы.

От Гедимина происходит восемь княжеских фамилий; семь фамилий иноземного происхождения (грузинского и ногайского) внесены в число князей при составлении общего гербовника; пятнадцать фамилий возведены в княжеское достоинство высочайшими указами с 1709 по 1853 год; таким образом, князь Долгоруков насчитывает 69 российско-княжеских фамилий.

Кроме княжеских, от Рюрика происходят еще 21 дворянские фамилии, именно: Лузины, Огинские, Сатины, Татищевы, Заболоцкие, Дмитриевы-Мамоновы, Внуковы, Монастыревы, Судаковы, Аладьины, Цыплетевы, Мусоргские, Еропкины, Травины,

Ржевские, Толбузины, Березины, Осинины, Ляпуновы, Ильины, Ивины. Поэтому всех фамилий, происходящих от Рюрика, князь Долгоруков считает 60.

Фамилий, возведенных (до 1850 г.) в графское достоинство Российской империи, князь Долгоруков считает 60.

Фамилий, возведенных в баронское достоинство Российской империи, 10.

Фамилий иноземного происхождения, признанных в княжеском достоинстве, 28 и грузинских фамилий, признанных в том же достоинстве указом 6 декабря 1850 г. — 58, всего 86.

Фамилий, имеющих титул графов иноземных держав, 90.

Фамилий, имеющих титул баронов Великого княжества Финляндского или иноземных держав, 76.

Русских дворянских, внесенных в бархатную книгу или существовавших до 1600 года, 817. Древних фамилий иноземного происхождения — 1 048.

Огромная монография г. Бодянского, составляющая толстый том в большую осьмушку, принадлежит к числу сочинений, изданных по случаю празднования столетнего юбилея Московского университета. Не думая, чтобы вопрос, занимающий ученого автора, мог быть решен согласно или несогласно с его мнением так положительно, как делает это автор, мы только изложим кратко основание гипотезы, принимаемой и опровергаемой г. Бодянским.

Кирилл и Мефодий прибыли в Моравию, куда князь Ростислав вызвал их из Константинополя, проповедывать христианство на славянском языке в 863 г. и принесли с собою священные книги, уже переведенные на славянский язык. Итак, если предположим, что перевод был сделан именно для мораван и азбука изобретена именно для написания этого перевода, то надобно думать, что она изобретена незадолго до отправления Кирилла из Царьграда в Моравию, и, оставляя Кириллу несколько месяцев на перевод книг, вероятным годом изобретения надобно будет предположить 862 или даже конец 861-го. А некоторые свидетельства говорят, что азбука действительно изобретена по поводу призвания в Моравию. Но другие свидетельства прямо указывают годом ее изобретения — 855. Если принимать это показание (считая неточными подробности, будто бы Кирилл, посылаемый к мораванам, спрашивал греческого императора: есть ли у них азбука? а император отвечал: нет, отец мой и дед исследовали, есть ли у них азбука, и нашли, что нет), то легко объяснить, почему азбука была изобретена за шесть или семь лет до призвания в Моравию. Кирилл и прежде занимался проповедью евангелия язычникам на северных границах империи, о чем подробно рассказывают его жизнеописания; а в числе этих иноплеменников были, конечно, и славяне; итак, можно предположить, что Кирилл изобрел азбуку и перевел нужнейшие богослужебные книги для этих прежних слушателей, а не для мораван, которые (продолжается это соображение) и прислали за проповедниками в Константинополь, вероятно, потому, что слышали, что эти проповедники совершают службу на славянском языке. Этого мнения держался Шафарик. И если бы мы захотели доказывать неосновательность противного, то могли бы привести много возражений против его вероятности. Но большой вес этому прежде отвергавшемуся мнению (о изобретении азбуки для мораван, т. е. в 861–862 г.) придает то, что в последнее время Шафарик признал его вероятнейшим, отвергнув свое прежнее мнение о изобретении азбуки в 855 г. (т. е. для прежней проповеди Кирилла у других славян, а не по поводу призвания в Моравию, когда у него была уж готова азбука и перевод необходимых книг). Но углубляться в этот вопрос едва ли не значит только запутывать, а не прояснять его. Очевидно во всяком случае, что свидетельства разноречат, и что решение — примем ли мы 855 или 861—2 год, будет иметь только вероятность, а не положительную достоверность. Именно в таком смысле и высказывает свое новейшее мнение Шафарик: «Основание старославянской письменности положено Кириллом в Царьграде, вероятно, в конце 861 или в начале 862 г.».

Впрочем, разница шести или семи лет, кажется нам, вовсе не так важна, чтобы считать предпочтение того или другого решения, 861–862 или 855 год — вопросом первостепенного значения в истории славянской письменности. В том и другом случае остаются равно несомненными важнейшие стороны дела: азбука изобретена Кириллом, основание переводу положено в Константинополе. Гораздо важнее, нежели вопрос о годе, решение того: какому из славянских племен принадлежал язык, на который переведены Кириллом священные книги? Здесь опять множество разноречащих мнений. Одни говорят: перевод был сделан для мораван, следовательно, на моравское наречие; принимая это мнение, можно, если угодно, прибавлять: это наречие надобно отличать от нынешнего моравского, изменившегося под влиянием чешского; и наконец, идя еще Далее: и это неизмененное чешским влиянием моравское было одинаково с словацким; но правдоподобнее сказать, что оно погибло после вторжения венгров, опустошивших большую часть того моравского царства, в котором проповедывал Кирилл и которое простиралось на юг и восток далеко за цределы нынешней Моравской области. Другие говорят: Кирилл переводил на то наречие, которым говорил, а не на моравское, которого eine не знал. Какое же наречие было хорошо знакомо Кириллу? Опять ответы различны: 1) Болгарское, ио-тому что некоторые предполагают, что Кирилл и Мефодий до проповеди у мораван крестили болгарских славян; 2) цли на то наречие, которое Кирилл, проповедывавший в Херсонесе, нашел там, то есть наречие русских славян; 3) или наречие, которым говорили славяне, жившие около Фессалоники и в самой Фессало-нике, где родились и воспитывались Кирилл и Мефодий. Это последнее мнение всех правдоподобнее; но оно опять ведет к различным предположениям о том, каким же наречием говорили фессалоникские славяне. Иные думают, что из нынешних наречий ближе всего к нему хорутанское, которое, по их мнению, одно из южных наречий (болгарское, сербское, хорватское и хорутанское) осталось не смешанным, между тем как все другие подвергались влиянию сильных славянских племен, пришедших с севера к первобытным южным славянам; по мнению некоторых русских исследователей, ближе Есего к кирилловскому наречию — русское, потому что славяне, поселившиеся за Дунаем, были соплеменники русских славян, — те и другие одинаково называются Антами. Наконец, последнее предположение, самое правдоподобное, состоит в том, что фессалоникское или кирилловское наречие было самостоятельное, столь же разнившееся во время Кирилла от хо-рутанского, русского или болгарского, сколько эти наречия разнились между собою. Не исчисляем еще многих других предположений.