Н. Чернышевский - Полное собрание сочинений в 15 томах. Том 2. Статьи и рецензии 1853-1855 - 1949

ния. Несчастие дало ему и содержание, и форму, и колорит для песен; почему все его произведения однообразны, все на один тон. Таинство страдания, покорность воле провидения, надежда на лучшую жизнь за гробом, вера в любовь, тихое уныние, кроткая грусть, — вот обычное содержание и колорит его вдохновений. Присовокупите к этому прекрасный, мелодический стих — и муза Козлова охарактеризована вполне, так что больше о нем нечего сказать. Впрочем, его музе не чужды н звуки радости и роскошные картины жизни, наслаждающейся самой собою.

«Ночь весенняя дышала Светло-южною красой;

Тихо Брента протекала;

Серебримая;,уной;

Отражен волной огнистой Блеск прозрачных облаков,

И восходит пар душистый От зеленых берегов.

Свод лазурный, томный ропот Чуть дробимые волны,

Померанцев, мнртов шопот И любовный свет луны,

Упоенья аромата И цветов и свежих трав,

И вдали напев Торквата Гармонических октав,—

Все вливает тайно радость,

Чувствам снится дивный мир,

Сердце бьется, мчится младость На любвн весенний пнр.

Йо водам скользят гондолы;

скры брызжут под веслом;

Звуки нежной баркаролы Веют легким ветерком…

Но густее тень ночная;

И красот цветущий рой,

В неге страстной утопая,

Покидает пир ночной.

Стихли пышные забавы;

Все спокойно на реке,

Лишь торкватовы октавы Раздаются вдалеке».

Какая роскошная фантазия! Какие гармонические стихи! что за чудный колорит — полупрозрачный, фантастический! И как прекрасно сливается эта выписанная нами часть стихотворения с другою — унылою и грустною, н какое поэтическое целое составляют они обе!..

Многие удивлялись в Козлове верности его картин, яркости их красок, — ничего нет удивительного: воспоминание прошедшего сильнее в нас при лишении настоящего; чего страстно желаем мы, то живо и представляем себе, а чего сильнее желает слепец, как не созерцания картин и форм жизни?..

Козлов поэт чувства, точно так же, как Баратынский поэт мысли. Поэтому не ищите у Козлова художественных созданий, глубоких и мирообъем-лющих созерцаний; ищите в нем одного чувства, — и вы найдете в его двух книжках много прекрасного, едва ли не наполовину с посредственным. От этого» се переводы его отличаются одним колоритом — тем же самым, как и его оригинальные произведения…

Кто читал сочинения Козлова, тот согласится в верности и полноте суждения, приведенного нами. Что же можно прибавитъ к этим словам, сказанным уже давно? Разве новые исследования о различных редакциях «Чернеца» или новые, подробнейшие сличения «Безумной» с «Чернецом» и перевода «Абидосской невесты» с оригиналом? Или разыскания о том, в каком журнале в первый раз напечатано то или другое стихотворение? Или рассуждения с целью доказать, что «Венгерский лес» не есть подражание, а творение самостоятельное, высокое значение которого доселе не было объяснено? Можно, если угодно, делать и это; но прежде должно подумать о том, не лучше ли употребить время и труд на что-нибудь более важное.

О весьма замечательном употреблении имен числительных два, три, четыре в русском языке. Новгород. 1855. Деиьга, Кабак, Набат. Новгород. 1855. Исторические записки дирекции Новгородской губернии.

Новгород. 1855.

Все три статейки перепечатаны отдельными оттисками из «Новгородских губернских ведомостей». Чтобы дать понятие о характере первых двух статей, сделаем небольшую выписку из первой, «посвященной исследователям русского слова». По-русски говорится «два стола, три, четыре стола» — вместо обыкновенного множественного (столы) здесь употребляется особенная форма, в которой филологи видят остаток старинного двойственного числа, именительный падеж которого в словах мужеского рода совпадал по форме с родительным падежем единственного числа. Автор брошюры не согласен с этим объяснением, которым совершенно довольны славянские филологи, и думает, что в выражении «два стола» — стола не есть особенная форма именительного падежа, принадлежавшая старинному двойственному, а просто нынешний родительный падеж единственного числа, и видит в этом «глубокую мудрость». Уже в Индии, говорит он, были Брама, Вишну и Шива; у греков были три парки; во многих языках различаются три времени и три рода и т. д.

Наконец почти все разные главные члены человеческого тела состоят, сверх общего названия, из трех частей, так, напр., глаз состоит из 1) белка,

2) радужной оболочки и 3) зрачка; ухо из 1) ушной раковины, 2) трубочки,

3) барабанной перепонки. Когда мы все эти вышеупомянутые и подобные им предметы поближе разбираем и представляем себе в виде сектора круга, то выходит, собственно, четыре предмета, которые составляют единство. Из них главный предмет, заключающий в себе прочие (1), или знаменатель, имеющий быть склоняемым, непременно должен быть поставлен в именительном падеже единственного числа, а прочие (2, 3, 4), принадлежащие, как части к единству его, должны быть поставлены в родительном падеже, чтобы выразить принадлежность их к единству.

На этом основании ввел древний мудрец (установитель русского языка) это употребление родительного падежа единственного числа при числительных два, три, четыре.

Вот мое убедительное мнение. Пусть оно докажет моим читателям, с каким рвением й с какою прозорливостию я привык исследовать темные филологические истины. Э.

Объяснение чрезвычайно замечательное и прозорливое. Но мы уверены, что у не многих из филологов достанет прозорливости, чтобы понять его «убедительность».

В третьей брошюрке представлены некоторые сведения о состоянии училищ Новгородской губернии по 1803 год.

Восточная война, ее причины н последствия. Москва.

1855.

Брошюра эта, написанная еще в марте прошедшего года и слишком поздно явившаяся в русском переводе, едва ли может иметь особенный интерес для читателей в настоящее время. Борьба, неизбежность которой еще только предсказывает брошюра, продолжается уже более года и приняла такие обширные размеры, что совершенно изменила свой характер. Это уже не война между Россиею и Турциею с ее союзниками, какою представлялась она полтора года тому назад, а война между Россиею и двумя западными державами, которые оттеснили Турцию на второй план и на военном и на дипломатическом поприще. Если возможно было сомневаться, по совету или против совета Англии и Франции начала войну Турция в 1853 году, то для каждого теперь ясно, что в настоящую минуту Турция продолжает ее против собственной воли, по приказанию своих союзников, которые из союзников сделались властелинами слабой державы. Дело приняло оборот, напоминающий басню, рассказанную афинянам, когда сиракузяне предлагали им свою помощь против персов: «Лошадь вела войну с каким-то врагом и, видя собственное бессилие продолжать ее, обратилась с просьбою о помощи к человеку. Человек охотно взялся помогать ей, только с условием, чтобы лошадь позволила ему сесть на ее спину; лошадь согласилась; но когда, по окончании войны, попросила своего союзника освободить ее спину от тяжести его тела, под которою она изнемогает, союзник преспокойно отвел ее в конюшню, не слушая никаких просьб, и после того никогда уже не возвращала себе лошадь прежней воли». Афиняне, выслушав эту басню, отказались от помощи, предлагаемой сиракузянами. Турки не знали басни, вероятно, только потому и просили помощи у французов и англичан. Как бы то ни было, но характер войны совершенно изменился после того, как она стала делом западных держав, и те вопросы, о которых первоначально шло дело, потеряли теперь значение — воюющие державы успели согласиться в их решении на венских конференциях и это не остановило войны, потому что успели уже возникнуть новые вопросы, отнявшие у первых большую часть важности. Во многом изменились и другие обстоятельства, от которых зависит продолжение войны и на которых основаны предположения автора брошІорыГ Одним -словом" события, совершающиеся перед нашими глазами, отняли своим развитием большую часть интереса у прошлогодних памфлетов и статей, которые могли быть любопытны в свое время. К числу их принадлежит и брошюра, заглавие которой мы выписали выше.