Н. Чернышевский - Полное собрание сочинений в 15 томах. Том 2. Статьи и рецензии 1853-1855 - 1949

Был велеречием обязан Демосфену.

Так: сын отечества науками гордится,

Во мраке утопать невежества стыдится,

Не проповедует расколов никаких,

И в старине для нас не видит дней благих,

Хвалу я воздаю счастливейшей судьбине,

О мой любезный друг, что я родился ныне,

Свободно я могу и мыслить ч дышать,

И даже абие н аще не писать.

В сужденьях таковых не вижу я вины:

За что ж мы на костер с тобой осуждены?

За то, что мы, любя словесность и иаѵки,

Не век над букЕарем твердили ая и буки.

За то, что смеем мы учение хвалить.

Нашествие татар не чтим мы веком славы.

Мы правду говорим, — и следственно неправы.

(Послание к Дашкову.)

Для определения отношений нынешнего состояния нашей литературы к ее положению за эпоху, предшествовавшую появлению А. G. Пушкина, интересно было бы заметить, какие- именно из выписанных нами стихов потеряли свой современный интерес и какие, напротив, сохранили его.

В. Л. Пушкин был одним из тех людей, которые под спором

о словах видели борьбу за просвещение, и в этом смысле стихи, нами выписанные, принадлежат к числу лучших остатков деятельности Арзамасского Общества. Только они, да еще послание к членам Арзамасского Общества, в котором он упрекает их за неумеренные шутки над его стихами, да еще эпиграмма о пятнадцатилетием стихотворце, пославшем две оды на Парнас, и могут назваться удачными его произведениями, если не считать некоторых шутливых стихотворений, остающихся до сих пор в памяти любителей пьес подобного содержания. Прочие его стихотворения чрезвычайно слабы и по содержанию — почти всегда бесцветному, и по форме, чуждой поэтических достоинств. Они едва ли заслуживают хотя малейшее внимание.

Но личность В. Пушкина и отношения, в которых держались к нему его литературные приятели, довольно важны для людей, которые захотели бы представить точную, чуждую реторических прикрас картину стремлений и литературных нравов того кружка, который играл главную роль в нашей словесности до начала Пушкинской эпохи. Несколько анекдотов об этих забавах можно найти в «Мелочах» г. Дмитриева 3. Спора нет, В. А. Пушкин был человек без поэтического таланта; но разве нет ныне людей, лишенных дарования и одаренных страстью к стихотворству, — однако же никогда более даровитые приятели не позволят себе, да и не захотят потешаться над ними подобным образом, потому что это и противоречило бы нашим понятиям о достоинстве литератора, да и скучно показалось бы ныне заниматься придумыванием этих проделок. Но тогда были другие времена: старики, отжившие свой век, смотрели на литературу, как на препровождение времени, требующее важности и солидности, — старики на все смотрят довольно угрюмо; и притом же они привыкли в поте лица трудиться над возвышенными одами, изгоняющими всякую мысль об удовольствии. А для молодого поколения литературные занятия были просто забавою, которой одни предавались по влечению, другие — и большая часть — просто «по легкомыслию молодости»; о высоком общественном значении литературы думали очень немногие; да из тех, в ком было некоторое сознание об этом, почти ни в ком не достигало оно сильного развития. (Конечно, мы говорим исключительно о так называемой легкой литературе; между учеными были всегда люди другого закала, хотя не всегда было их много.) Потому-то понятия — литература, игрушка, потеха, перемешивались очень легко. Конечно, чтобы сделать такой отзыв или согласиться с ним, надобно понимать литературу, как одну из важнейших стихий в жизни обществ, не как игру в фанты, шарады и мадригалы, надобно смотреть на историю литературы, как на одну из важнейших частей общей истории народа. Не для всех еще возможно и ныне становиться на такую точку зрения, хотя мы уже имеем Гоголя и многочисленных писателей, продолжающих в том же смысле действовать на развитие. Действительно, чтобы мысль была ясна для всех, нужно, чтобы близкие факты были ясным ее выражением, а о своей литературе мы еще не можем сказать, чтобы ее влияния на публику невозможно было не замечать, — оно существует, и уже довольно значительно, но еще не так огромно, чтобы быть поразительным для всех. Это потому, что, с одной стороны, люди читающие еще составляют меньшинство в нашем обществе, с другой стороны, и потому, что если — отделка художественной формы достигла уже у нас значительного совершенства, то содержание нашей литературы не проникло еще до глубины существеннейших сторон общественной жизни, — каждый раз когда писатель, повидимому, имеющий достаточно и сил и охоты, чтобы изобразить их во всей полноте, приступает к этому делу, им как бы овладевает какая-то робость, и он отступает назад, уклоняется в сторону, только слегка коснувшись своей задушевной идеи, но не исчерпав всей глубины ее.

Как бы то ни было, факт несомненный, что художественная форма явилась у нас (мы говорим о литературе, начинающейся с Ломоносова) — раньше, нежели содержание, и существенный характер исторического движения литературы с эпохи Пушкина состоит в том, что содержание ее мало-помалу становилось все глубже и живее. Но движение это было до последнего времени гораздо сильнее в прозаическом отделе изящной словесности, нежели в собственно так называемой поэзии. Лермонтов не успел сделать и сам столько, сколько сделал Гоголь, да и новейшие поэты сделали гораздо менее, нежели прозаики.

А между тем проникновение литературы глубоким содержанием началось было именно с поэзии. Мы не можем знать, продолжал ли бы свою поэтическую деятельность Грибоедов или она уже была оставлена им для дипломации. Но, к сожалению, мы слишком хорошо можем знать, что ранняя смерть отняла у нас в Веневитинове поэта, которого содержание было бы глубоко и оригинально. Здесь мы останавливаемся, потому что имеем намерение представить читателям «Современника» о Веневитинове особую статью 4.

Иконы господских праздников, или о том, как надобно писать образа великих праздников церковных, относящихся к жизни воплотившегося сына божия. Спб. /855.

Книжка, очень дельно составленная и, без сомнения, необходимая для наших иконописцев. Составитель ее, г. К. Мансветов, хотел дать руководство, в котором художник, намеревающийся писать икону, мог бы найти все нужные сведения о местности, в которой по преданиям православной церкви происходило событие, изображаемое на иконе, о летах, внешнем виде, одежде и т. д.

священных лиц, принимавших участие в этом событии, поле и действиях их в этом событии и т. д. Мысль очень полезная, и г. Мансветов добросовестно собрал из церковных книг все сведения, нужные для ее исполнения. На первый раз он издал описания местности, лиц и действия для восьми икон великих праздников из жизни спасителя. Желаем, чтобы продолжение его труда было так же хорошо, как и начало.