Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6601 ( № 23 2017)

Нежизнь

И вот мальчик куда-то пропадает. Звягинцев любит «удары судьбы», в рукаве у фокусника всегда в запасе смерть. В «Возвращении» – нелепая гибель отца, в «Изгнании» – самоубийство жены, в «Елене» – убийство мужа, в «Левиафане» – опять самоубийство жены, в «Нелюбви» – исчезновение (убийство, самоубийство?) маленького сына.

Все критики (и либералы, и патриоты) хвалят волонтёров, которые ищут Алёшу. Многие и не знали, что у нас в стране такие люди есть, они придут на помощь, потратят свои время и деньги, чтобы найти пропавшего (пропащего). Жаль, что характеры этих добровольцев, как будто пришельцев из других миров, не раскрыты. Кто они, откуда? Последователи доктора Лизы, «братья» Навального, какие-то новые комсомольцы, «чёрные копатели»? Жаль, что режиссёр не даёт возможности внимательней приглядеться к ним. Зеркало поставлено перед другими.

В фильме непонятно, Алёшу или какого-то другого погибшего мальчика нашли волонтёры. «Будет трудно», – говорит родителям главный спасатель (Алексей Фатеев) перед опознанием тела. Эту сцену сняли с одного дубля: показали актёрам муляж окровавленного тела, и они отреагировали… Сильная сцена, было трудно. Исполнительница роли Жени Марьяна Спивак (кстати, внучка замечательной Жанны Прохоренко и дочь прекрасного актёра Тимофея Спивака) сыграла так эмоционально, точно и страшно, что я многое простил её героине. Простил и сценариста с режиссёром, два часа мучивших меня. Мина тягуче замедленного действия разорвалась. Катарсис, очищение, раскаяние? Ах, если бы здесь была бы поставлена точка…

Нет, Звягинцев не таков. Катарсиса нет, есть эпилог, где, как в своём отклике телеведущая Юлия Меньшова огорчённо констатировала, появился «внезапный указующий перст автора».

Прошло года три. В России по-прежнему дождь со снегом. Квартира всё ещё не продана – ремонтируется. Боря живёт у новой жены – жизнью, очень похожей на предыдущую, сидит со своим новым сыночком, да и вдруг раздражённо сажает (почти швыряет) его в манеж. Как злобным овощем был, так и остался.

А что у Жени? Непонятно. Она тоже не больно счастлива, но в отличной спортивной форме, в роскошных апартаментах нового мужа. Бежит по беговой дорожке в олимпийке Воscо c надписью Russia. Быстро бежит. На месте. То есть с героями ничего не произошло. Они не изменились. И лобовая метафора в финале: раша – злая узколобая баба, которая что бы ни произошло, тупо топчется на месте.

Э, постойте! А мальчик?

Мы так и не узнали, погиб Алёша или нет. И если погиб, то как, от чего? Мы же так ему сопереживали, вместе с волонтёрами его искали! А режиссёру это не важно. Сконструирована ещё одна притча о стране, которая враждебна своим детям.

Писатель Алексей Слапов­ский цитирует страстный панегирик Антона Долина, полемизируя с ним: «Он дал чеканное определение: «Звягинцев ввёл вполне экспериментальную форму: совмещение умозрительной притчи с социальным психологическим реализмом». Но в этом-то как раз и дело: что у нас впереди, лошадь или телега, человек или умозрение?»

Одни любят Звягинцева за умозрительные притчи и указующие персты, другие как раз за них и не любят, потому что любят жизнь, но кино, как говорят артисты, работавшие со Звягинцевым, он любит больше жизни.

Некино

В первой статье, посвящённой Андрею Звягинцеву («Семя Гольфстрима», «ЛГ», 19.10.2011), я сравнивал его с великим предшественником Андреем Тарковским: «В прологе «Зеркала» мальчик-заика пытался заговорить и… заговорил, у Звягинцева мальчик пытается прыгнуть с вышки и… не прыгает». Тут вроде прыгнул, но....

По-прежнему актуально написанное в статье, посвящённой «Левиафану» («Кино, не совместимое с жизнью», «ЛГ», 04.02.2015): «Главное в фильме не то, что он антироссийский (хотя все требования, так сказать, приглашающей стороны в этом смысле выполнены) или антикапиталистический (чего нет и в помине), а в том, что он беспредельно унылый».

Звягинцев, конечно, уникальный режиссёр, но, что меня более всего удивляет, в его фильмах нет юмора, а также тепла и… любви. Однако интерес к ним велик. Загадка.

Относительные ценности

Искусство / Искусство / Театральная площадь

Фомина Мария

Теги:искусство , театр

Кое-что о светской комедии и современной режиссуре

На сцене Театра комедии имени Николая Акимова – снова английская комедия. Не самая известная и не самого популярного в России автора: «Относительные ценности» Ноэла Коуарда.

Она была создана в начале 1950-х годов и, отражая дух послевоенного надлома сословного общества, вполне «смотрибельна» и в наш век перелопачивания и смешения социальных ролей, статусов, функций и даже масок. В центре зрелища, поданного как смесь английской самоиронии и режиссёрского самовыражения (постановка Анатолия Ледуховского), – скандальный брак молодого графа Маршвудского (острохарактерная работа Александра Корнеева) с голливудской звездой Мирандой – яркой девицей средних лет сомнительной биографии и поведения. Постановка начинается как «немая фильма» – гигантской проекцией – и разделена на три эпизода, названных по именам трёх главных героинь пьесы: Мокси – преданной служанки, которая вдруг оказывается старшей сестрой будущей невесты (гротескная и яркая Ирина Цветкова), Фелисити – элегантной хозяйки дома (в блистательном исполнении Ирины Мазуркевич) и, наконец, самой Миранды (эффектная Дария Лятецкая). Вообще эта ироничная английская комедия светских нравов, которые чуть не нарушил приезд несветской и брутальной актрисы, разыгрывается «акимовцами» безупречно. К актёрам никаких претензий, они демонстрируют неоскудевающие возможности русской театральной школы, которая отлично подходит и для изображения склонных к лёгкому лицемерию и тонкой самоиронии «аглицких» милордов и миледи.

А вот режиссура спектакля, пожалуй, вызывает вопросы. Салонная комедия – это определённый жанр, не претендующий на философичность и не прощающий длиннот и умствований. А они в постановке приглашённого режиссёра, увы, есть. Сама идея – представить замкнутое и минималистское пространство (художник Андрей Щаев) условного «замка» своего рода киноэпизодом, с мелькающей рябью на «плёнке», в сопровождении почти психоделической музыки (композитор Мария Галкина) – имеет право на существование. Возможно, эта идея даже предполагала показать, что главная героиня – не только невоспитанная и разбитная особа, но и отличная актриса, могущая играть и монахиню, и проститутку. Но киноврезки зачем-то дополняются вставками из иных чуждых по стилистике текстов, и даже гениальный Кортасар кажется тут неуместным. Кроме того, это хоть и светская, но всё-таки комедия положений, поэтому «стильное» замедление действия, музыкальные номера (своего рода «зонги» исполнителей), их гротескное комикование, – всё это скорее мешает восприятию лёгкого действа. Лёгкого, но не легковесного, ибо тема социального неравенства и сословных предрассудков отнюдь не умерла в эпоху всеобщего смешения, размытия нравственных ценностей и эстетических критериев. Нам ли не знать настоящих бриллиантов и поддельной красоты нашей самоназначенной эстрадной и политической «элитки»? Впрочем, англичане, смеясь над своими относительными общественными ценностями, продолжают хранить свои традиции. Среди которых не только почитание собственной монархии (чужие лучше свергать, не правда ли, мистер Сомерсет Моэм, не только знаменитый прозаик и драматург, но и реальный Бонд образца 1917 года?). Среди них – отменная самоирония подлинно культурной и воспитанной элиты, представительница которой графиня Фелисити с лёгким изяществом и очаровательным юмором разрушает все посягательства на своё место хозяйки замка. Нет, тамошние швондеры и шариковы обречены.