Газета Завтра - Газета Завтра 605 (26 2005)

В разговорах помещиков, в каких-то, казалось бы, отвлеченных вещах, которые ты почти проглатывал, вскрывается потрясающее обобщение о власти, о роли Государственной думы, о земле-кормилице и о крестьянских корнях. Обо всем том, что Толстой считал солью земли, сутью жизни. Все есть в этом романе "Анна Каренина", который сегодня ухитрились превратить в комикс. Да, его выпустили в картинках. Для смеху, для понту, а самое главное, для того, чтобы просто уничтожить эту мощную романную силу. Но разрушители заблуждаются. Как член жюри премии, как издатель я читаю много современной литературы, слежу за журнальными новинками. Я совершенно далек от мысли, что настоящая литература умерла, она создается и сегодня. И много есть талантливых молодых.

Чем отличается для меня литература хорошая от не литературы вообще? Прежде всего своим созидательным началом и сострадательным началом. Произведение может рассказывать о страшных вещах, о трагедиях, о беспросветных, мрачных буднях морга или казармы, как у молодого писателя Олега Павлова. И все равно это литература, потому что в ней есть вера в человека, в то, что он из этой грязи выходит человеком, и, может быть, даже очищенным человеком. А в сочинениях иного рода преобладает низменный инстинкт, та самая пошлость, которую ниспровергатели выискивают у Толстого, Достоевского, Чехова. Но великие не могли себе позволить шалости, в их вещах не встретите пошлости как таковой. Есть прием, которым мастер показывает необходимые и важные для него смыслы жизни. В сегодняшней беллетристике это не прием, а собственно ткань произведения. Из пошлости сотканы взаимоотношения людей.

И еще одно отличие. Подлинная литература объемна, а нелитература плоска. В ней все просто: вот черное, вот белое. Черного больше. Посмотрите, на тысячах страниц "Войны и мира" или той же "Анны Карениной" нет плоских характеров, нет отрицательных персонажей в их сегодняшнем понимании. Разве мы не видим чyдные какие-то стороны Долохова? Разве не сострадаем Каренину? Или не понимаем, что Вронский отнюдь не законченный мерзавец? Не случайно он отправляется в Сербию в конце романа. Потому что Толстой видит каждого человека как многомерное существо, в котором понамешано и доброго, и недоброго.

С. Я. Согласен с тобой. Я очень рад, что потомки моих, к сожалению, ушедших из жизни друзей и людей, с которыми работал, избрали для себя линию настоящей литературы. И Андрея Тарковского племянник, и сын Ярослава Кирилловича Вася Голованов, которого я еще мальчонкой знал. Они же пишут прекрасно, но вы их не увидите на посиделках у Вити Ерофеева.

В. Т.Зато увидите в Ясной Поляне.

С. Я. Слава Богу. Потому что сейчас правит массовая культура. В наше время она тоже была. И Шульженко, и Бернес, и Алейников, и Крючков, и Стриженов — это же массовая культура. Но то, что они делали, было красиво, в этом была культура. У нынешних деятелей совсем другие приоритеты. Жутко меня возмутило интервью человека, с которым когда-то довелось общаться. Я имею в виду Бориса Гребенщикова. Он казался ищущим, приходил ко мне в мастерскую, интересовался древнерусским искусством. А тут в порыве откровенности объясняет журналисту, почему для него самая никчемная книга, из которой он ничего не получил, это "Война и мир" Толстого. Оказывается, там нет ни одного персонажа, за которого можно "ухватиться". Во всяком случае, Гребенщикову не удалось. Но вот такой сложнейший человек, как Андрей Тарковский, создавший "Андрея Рублева", "Иваново детство", "Зеркало", ухватиться сумел. Он во ВГИКе, как говорят, здорово "косил" под Андрея Николаевича Болконского. Все время под мышкой "Войну и мир" носил. Значит, чему-то научился.

В. Т.Действительно, время изменилось и изменило людей. Причем эта массовая культура и превалирующая визуальная культура — телевидение, видео, Интернет — это культура потребления. Ты сидишь, а тебе делают зрелище. И это настолько развратило подавляющее большинство людей, что иная культура им стала слишком трудна. Ведь чтение — это труд, чтение серьезной литературы — труд серьезный, а общество хочет потреблять легкое. Абсолютно не хочу умалить значение кинематографа, театра, но литература отличается от всех визуальных видов искусства тем, что требует твоего личного соучастия. Можно, конечно, пролистывать и читать только фабулу романа Толстого, Достоевского. Но тогда лучше выпустить тот самый комикс, дайджест. Собственно, сегодня так и делают. Сплошь и рядом можно увидеть пособия "Как написать сочинение", "Война и мир" в кратком изложении".

С. Я. То, что у нас называлось шпаргалками.

В. Т.На самом деле, это выхолащивание книги и страшное обеднение читателя. Потому что, по-моему, нет большего наслаждения, чем наслаждение словом, мыслью. Мне жаль людей, которые перестали читать.

С. Я. Володя, я знаю, что одна из сфер твоей деятельности — возрождение заповедника. Что в этой сфере для тебя самое интересное? Какие видишь перспективы?

В. Т.Если говорить о том, что делается и сделано в усадьбе, то главным остается, естественно, сохранение наследия Льва Толстого — поддержание в порядке дома, реставрация вещей, книг. И все-таки для живого организма просто сохранять еще недостаточно, а мы исходим из того, что Ясная Поляна — это живой организм. Была такая концепция, которая мне всегда казалась странной: Ясная Поляна сохраняется на момент ухода Толстого, то есть на 1910 год. Эта концепция верна в отношении самого дома, его интерьеров, которые мы не можем менять произвольно. Вещи в комнатах остаются на тех же местах, как они помнили Льва Николаевича и как он помнил их.

Подлинность Ясной Поляны поразительна. Если вообразить, что хозяин вернулся в дом, то он с закрытыми глазами найдет на полке книгу там, где ее оставил. Это производит очень сильное впечатление. И, безусловно, дом будет оставаться именно таким. Но нельзя сохранять усадебный, природный комплекс по состоянию на 1910-й или какой-то другой год. Потому что деревья растут, взрослеют, стареют, умирают, и приходится сажать новые. Конюшня не может пустовать — в ней должны быть лошади. Пасека не должна быть мертвым музейным объектом — нужны пчелы, приносящие мед. И сейчас Ясная Поляна живет усадебной жизнью, стараясь развивать все те направления, которыми увлекался Толстой и которые были ему дороги. Сегодня сохранять ядро Ясной Поляны было бы абсолютно невозможно, если бы мы не создавали вокруг усадьбы буферную защитную зону. Она тоже должна быть активно хозяйствующей.

Разумеется, мы рассчитываем на государственную поддержку заповедника и отстаиваем те позиции, что у государства есть обязательства по сохранению культурного наследия, в том числе Ясной Поляны, как его несомненной части. В то же время у нас есть возможность помочь государству, зарабатывая дополнительные средства, привлекая их из других, негосударственных источников. В этом убеждает самый элементарный подсчет, сделанный нами еще десять лет назад. Представьте, человек собирается посетить Пушкинские Горы, или Спасское-Лутовиново, или Ясную Поляну и с этой целью едет из Петербурга, с Камчатки, из Лондона, из Нью-Йорка — неважно, откуда. Он покупает билеты на самолет или поезд, останавливается в гостинице, ест, пьет, покупает книги, сувениры. В череде этих затрат плата за входной билет в музей составляет меньше одного процента. Все, что затрачено по пути к главной цели поездки, получают туристические фирмы, авиакомпании, владельцы магазинов, гостиниц, других посреднических организаций. Так вот, мы посчитали, что можем сами предоставлять определенную часть этих услуг, не отдавая средства безвозвратно, а сохраняя их и реинвестируя в поддержку деятельности музея. Так у Ясной Поляны сначала появилось туристическое агентство в структуре музея. Потом своя гостиница, свои автобусы, кафе. Сегодня это очень мощная наша финансовая подпитка, я бы сказал.