Газета Завтра - Газета Завтра 605 (26 2005)

Понимая, что человек, приезжающий в музей, хочет увезти что-то памятное, а по всем музеям России набор сувениров почти одинаков, Ясная Поляна занялась возрождением свойственных именно этой земле промыслов и даже созданием каких-то своих направлений с использованием местных материалов, глины. Два музейных отдела, с одной стороны, изучают историю традиционных промыслов и ремесел, с другой — воплощают свои находки в конкретные изделия. Кроме того, они обучают ремеслам ребятишек, всех, кто захочет.

Если раньше музей-заповедник "Ясная Поляна" ограничивался центральной частью усадьбы, то за последние годы мы взяли под свою опеку несколько филиалов. Помимо родового имения Никольское-Вяземское, это усадьба брата и сестры Льва Николаевича Большое и Малое Пирогово. Это и бывший уездный город Крапивна, с которым Толстой был очень тесно связан, работая мировым посредником. Ясная Поляна входила в Крапивенский уезд, сват Льва Николаевича был предводителем уездного дворянства. Сейчас мы патронируем этот чудный, сильно разрушенный, деградирующий, но не испорченный новым строительством город, где до сих пор видны приметы старого уездного быта. В будущем, если наши планы удастся выполнить, Крапивна могла бы стать своеобразным музеем русского уездного города. Он фактически уже стерт с лица земли, но вот остались единицы. Крапивна, Епифань, может быть, еще несколько.

Что касается ближайших перспектив, то это продолжение образовательных проектов, о которых я уже говорил. И второе, что само напрашивается, — Ясная Поляна может и должна стать мощным фестивальным центром. Ведь Толстой тесно связан и с музыкой, и с кинематографом, с театром, с живописью. А сколько самых острых вопросов ставит Толстой перед участниками социальных, философских, религиозных, литературных дискуссий. Это абсолютно очевидно. Мне кажется, что Ясная Поляна могла бы стать местом проведения постоянно возобновляемых крупных фестивалей, конгрессов.

С. Я. Благодаря тому, что корень всех этих дел ваш род и Лев Николаевич Толстой, Ясная Поляна становится одним из эталонов возрождения России. Ведь во всем, о чем ты сейчас рассказал, и рыночная экономика присутствует, и подлинная забота о культуре. Богатые сейчас любят говорить: "Нас Боженька поцеловал". Нет, у них другое. Это ты из тех людей, которых Боженька поцеловал. Потому что большое настоящее дело делаешь, и я могу тебе только одного пожелать в это трудное время. Здоровья, сил, чтобы то, что началось в Ясной Поляне, продолжалось. В этом для нас надежда. Надежда, завещанная твоим великим предком.

ДУША НЕИЗЪЯСНИМАЯ

Владимир Личутин

Владимир Личутин

ДУША НЕИЗЪЯСНИМАЯ

Время прошедшей истории порою вдруг настигает сзади и бьет по пятам; де, оглянись, я уже возле.

…Однажды раздался звонок: "Простите за беспокойство… Я - Роман Мороз, был на острове Михайлы Личутина. Можно приехать к вам?..

Из скудных архивных сведений я знал, что Михайло Личутин, ратман города Мезени, полярный кормщик и судовладелец имел кочмару и ладью "Сокол". В 1789 году он отправился с промышленниками на зверобойку на Новую Землю, год выдался тяжелый, лодьи, кочмары и промысловые карбаса были раздавлены льдами около острова Берха; вот и пришлось неожиданно зазимовать. Следующей осенью вернулся домой лишь кормщик Ефим Шадрин с десятью мезенцами и привез печальное известие о кончине тридцати четырех мореходов, среди них было пятеро Личутиных. Вот, пожалуй, и всё, что я знал о той давней новоземельской трагедии…

Поморцам, родившимся на Зимнем берегу у студеного океана, понятно, что выжить зиму в Арктике-воистину человеческий подвиг, когда полгода на сотни верст стынь и мрак, рокочущие льды, белые медведи, цинга-скорбут, завальные снега по самую трубу-дымницу, когда в зимовьюшке единственный свет от плошки-сальницы, когда девка Огневица и девка Знобея неотступно стерегут возле постели, улавливают рискового мужика, чтобы увести его в могилу. Ой, нелегко доставался хлебец наш насущный помору-мезенцу…И вдруг весть, что незнакомый мне человек побывал в тех самых таинственных местах, где в давние поры упокоился мой дальний предок.

И вот в моем дому Роман Мороз, белорус, родившийся под Минском, но плотно укоренившийся в Москве; красивый мужик атаманистого вида, скроен крепко, как говорят в народе, "сбит молотами", видом больше смахивает на кавказца иль на цыгана густой смолевой бородою, упрямым лбом, но в глубоко посаженных карих глазах тот созерцательный спокой, что выдает человека надежного, не вертопраха и не московского шелкопера— продувного бестию. Пришел с костылем — ногу сломал в последней экспедиции…Удивительно, но подобного типа люди (даже внешне) часто встречаются в Поморье, — немногословные, застенчивые, но и азартные, не боящиеся риска. Роман — строитель, но в его дела я не вникал. Я лишь видел перед собой человека, который бывал там, где бы мне велено быть по судьбе, но по лености характера иль душевному беспамятству я обошел старинный жальник стороной, а значит, как бы чурался своих корней и не хотел их связать в родовую цепь. И все же я поморской закваски, и малоземельская тундра, куда однажды угодил мой новый знакомец Роман Мороз, была моим прикровом, моей родиной, она начиналась от окна нашей избы, в этих морошечных болотах, пьяных от багульника и стоялой озерной воды, затеивалась моя жизнь. А гость вышел из белорусских лесов, и морей-то северных прежде никогда не видывал, и угодил на край земли вроде бы случайно, по знакомству, когда на яхту Нарьян-Марского водного клуба под начало мореходца Валерия Шишлова понадобился матрос-водолаз. И вот на своем вездеходе, загрузив экспедиционный скарб, Роман отправился из столицы на Печору, одолел северную бездорожицу, сплав по реке до устья и в середине июля оказался на берегу. Романа поразила суровость студеного Печерского моря, его неприступность, угнетающие сердце просторы безлюдной тундры и бескрайность воды, уходящей в небо, указывающей тварному человеку, что он здесь" не у тещи в гостях". Роману поначалу показалось, что он случайный здесь человек, бездельно притекший к Ледовитому океану, чтобы утишить сердечные страсти. Это чувство навещает каждого по приезде; но когда вживешься, сроднишься с тамошней землею, выхлебаешь в походе не одну чарку морского рассола, — вдруг в душу неожиданно снисходит странное очарование и повязывает с суровой землею как бы навсегда. Понимаешь, что здесь могли ужиться на многие века лишь люди особого покроя и редкого сердечного лада. И невольно поверишь смутным таинственным догадкам, что именно здесь, в Югорской земле, в Биармии, когда-то затеялся род великих ариев-русов…