Газета Завтра - Газета Завтра 600 (21 2005)

Уже говорилось, что XVII век был противоречив. Противоречия были не как мы привычно думаем — между плохим и хорошим. По состоянию людей того времени это было противоречие между хорошим и еще лучшим. Потому что все участники духовной, идейной борьбы XVII столетия — и государь Алексей Михайлович, и святейший патриарх Никон, и лидеры тех, кого стали называть раскольниками, старообрядцами — они все хотели сделать Россию великой святой страной. Они все стремились к тому, чтобы Москва на самом деле стала новым Иерусалимом, Россия стала новым Израилем и была великой православной державой, во всем мире хранила православие до второго пришествия. Споры шли о том, как же этого достичь. Достигла ли этого Россия? Нужно ли что-либо улучшать, а может быть, уже и так всё лучше некуда, и Россия богоизбранна, а Москва и впрямь прославленный Новый Сион? Это противоречие и является трагическим уступом нашей истории, когда в ходе борьбы между лучшим и хорошим вторгается нечто самое плохое. Вторгается нечто, что ведет к трагедии не только идейной, духовной, но и к трагедии народной.

Одно из главных противоречий XVII века — это противоречие между светской, царской властью и властью духовной, церковной. То, что Никон утверждал превосходство духовной власти над светской, а Алексей Михайлович, наоборот, считал, что светская власть выше духовной, — это противоречие выражало соревнование не двух отягощенных самолюбием людей. Шла идейная борьба: кто же будет вести Русь в то самое русское царство, в Святую Русь, в небесный Иерусалим? Кто возглавит русское воинство в последней битве? Собственно, вокруг этого и шла борьба. А не вокруг каких-то личных или политических интересов. Алексей Михайлович был полностью проникнут этим миросозерцанием — впрочем, как и Патриарх Никон. Недаром царь был награжден титулом Тишайший. Тишайший — в этом слове, в этом понятии концентрируется всё представление русского человека о царе. Жизнь должна быть тихой при таком царе, благолепной, благонравной. Он считал, что именно он как Государь Российского царства способен обеспечить такую жизнь. Поэтому во многом начал наступление на Церковь. Наступление началось задолго до противостояния Царя и Патриарха. Уже в Соборном Уложении 1649 года государство на себя брало функцию наказывать всякого человека за какой-нибудь богохульный поступок. В Соборном Уложении 1649 года фактически ликвидировался Церковный суд. Священники оказывались подсудными светским судьям. Был создан монастырский приказ. Были изданы несколько указов, запрещающих распоряжаться церковной собственностью или делать вклады в Церковь. Всё то, что было проделано с церковью в XVIII столетии, было сформулировано еще в Соборном Уложении. Патриарх Никон был первым и единственным, кто поднял голос против поползновений светской власти ликвидировать церковную самостоятельность. Известно его записка о Соборном Уложении, где Никон довольно жестко оценивает этот документ. Здесь и о царе он отзывается очень жестко. Во многом благодаря патриарху Никону, этой мощнейшей фигуре XVII столетия, так и не удалось в ходе усиления абсолютизации власти светской, которая шла при Алексее Михайловиче, окончательно низвергнуть Церковь, окончательно подчинить её государству. Когда говорят, что Никон победил в борьбе со старообрядцами, — конечно же, нет. Конечно же, в этой борьбе в тот период победной оказалась власть Алексея Михайловича. На самом деле на том же Соборе — правда, их два Собора было, 1666 и 1667 годов — были и осуждены старообрядцы и лишен патриаршества Никон. Если посмотреть на все эти стратегические события XVII столетия с точки зрения извлечения из них уроков для нашего времени сегодняшнего, то мне кажется, что нам нужно понимать: сейчас очень много раздается призывов к тому, чтобы Церковь и религию православную сделать государственной религией, максимально приблизить к государству. Урок XVII века показывает, что лучше этого делать не надо. Так же, как и урок последующих 18 и 19 столетий и начала 20 столетий, когда Церковь было включена в систему государственных структур на правах одной из коллегий — святейшего Синода как духовной коллегии. Мы должны понимать, что самостоятельность Церкви, отделенность ее от государства — не в духовном, а в политическом отношении — намного важнее и для Церкви и для нас, мирян, участвующих в церковной жизни. Вот этот урок, он очень важен сегодня. Об этом нужно помнить и постоянно об этом себе напоминать.

АЛЕКСАНДРОВА СЛОБОДА

Руслан Бычков

0

Руслан Бычков

АЛЕКСАНДРОВА СЛОБОДА

Некогда Ницше напророчил: "Вот задача: где же варвары двадцатого века? Очевидно, они появятся и сплотятся лишь после чудовищных социалистических кризисов". Время, когда прозвучало данное вопрошание, было для Европы временем, когда все наиболее чуткие и глубокие умы Континента с особенной остротой восчувствовали "гниение" Запада, "закат Европы". Поставленный диагноз — умирание европейской культуры и гниение западной цивилизации — с неменьшей остротой поставил вопрос о новых варварах. О тех здоровых, неиспорченных закатывающейся "культурой", нетронутых "цивилизованным" гниением силах, что способны будут принести обновление одряхлевшей Европе, "перехватить факел жизни из затухающего костра" умирающей буржуазной цивилизации и основать новую цивилизацию, Новый Порядок, основанный на новых ценностях, превосходящих псевдо-ценности "старого мира".

Ежели рассматривать вышеприведённые слова Ницше как некое "пророчество", то "пророчество" сие, на наш взгляд, подобно прочим пророчествам, известным из Священного Писания, обладает свойством, так сказать, "двойного действия". Т.е., предреченное в нём может быть относимо не только к ближайшим историческим событиям, имеющим свершиться после проречения того или иного "пророчества", но и к событиям отдалённейшим, вплоть до событий, сопутствующих кончине века сего. Ближайшая историческая перспектива для ницшева "пророчества" о новых варварах довольно очевидна — это зародившиеся в Европе (аккурат после отличающихся поистине чудовищным характером кризисов в виде Первой мировой войны и "социалистической революции" в России) движения Консервативной Революции, самосознание коих было как раз "варварским" в указанном выше смысле.

Дальняя же историческая перспектива для рассматриваемого "пророчества" о новых варварах — это, вне сомнения, ситуация современной России, в которой официально заявлено об окончании "социалистического строительства" и официально же заявлено о намерении встроиться в фарватер к буржуазному Западу. Вопрос о новых варварах сегодня — это, не больше не меньше, а вопрос о будущем России, которая нынче основательно-таки подгнила… Не стоит тешить себя иллюзиями, Россия сегодня — это часть Запада, причём часть далеко не самая значительная, как с точки зрения ценностей умирающего "старого мира", так и с точки зрения возникновения здесь некоей Альтернативы, неких "ростков" Нови, "мира нового". Проложить новые тропы жизни, разрушить утверждающим насилием старое и гниющее общество — вот задача для варваров XXI века. Нелишним будет, в сей связи, прислушаться к суждениям, прозвучавшим с левой стороны, но парадоксально-закономерным образом созвучным правой позиции, принадлежащим философу-леваку Вальтеру Беньямину: "Варварство? — именно! Мы утверждаем его, чтобы внедрить новое, позитивное представление о варварстве. К чему принуждает варвара скудость опыта? К тому, чтобы начать обновление, начать заново".