Газета Завтра - Газета Завтра 595 (16 2005)

В чем же состояли "стратагемы" Хрущева, в их противопоставлении сталинским стратагемам и в их продолжении Брежневым.

Потребление социализма

Стратагема первая — переориентация советской системы с производства социализма на его потребление. Сталинская политэкономическая идеология была всецело подчинена идее экономического роста и на обогащение отдельного человека смотрела в рамках общенационального обогащения. В этом смысле сталинский социально-экономический идеал был искренне социалистическим и даже коммунистическим по своей сути: экономический рост в СССР в условиях отсутствия эксплуатации человека человеком и направления всех "излишков" на создание общенародного благосостояния рано или поздно приведет к тому, что все получат все и станут по-настоящему обеспечены всем необходимым. Именно поэтому Сталин в своих последних экономических работах предостерегал против переноса центра тяжести советской экономики с "производства средств производства" на "производство средств потребления". При этом сталинизм предполагал "иерархическую" модель вхождения в социализм, то есть вначале желанное "всё" получает только элита, а затем, постепенно, круг приобщенных к благам расширяется и доходит до низов. Зримым символом этой установки было капитальное строительство 1940-50-х — выполненные по проектам лучших архитекторов, часто представляющие собой архитектурные шедевры, жилые дома и "офисы" были предназначены для элиты, но стояли зримым обещанием того, что послезавтра так будут жить все. Если вспомнить один из основных символов позднего сталинизма, предполагалось, что "цена на коммунизм" постепенно будет снижена.

В отличие от Сталина, Хрущев был никаким теоретиком и очень плохим марксистом, зато он верил в коммунизм искренней верой "простого рабочего парня". Именно отсюда проистекла идея перехода советской системы к немедленному удовлетворению "нужд трудящихся" в том объеме, который могла обеспечить советская промышленность этого периода. Экономический рост, бывший для Сталина задачей и проблемой, представлялся Хрущеву чем-то само собой разумеющимся, неизбежно вытекающим из социалистической природы советского строя и энтузиазма масс. Отсюда вполне искренняя вера Хрущева и в то, что социализм "закопает" капитализм, и в наступление коммунизма к 1980 году. Хрущевский "коммунизм" и в самом деле должен был наступить быстрее сталинского, поскольку предполагал не медленное "вползание", а переход того предела экономического роста, когда блага "первой необходимости" в представлении Хрущева будут производиться в том количестве, которое сделает их бесплатными и общедоступными. Люди хрущевского "коммунизма" все как один должны были питаться говядиной и кукурузой, жить в "хрущобах" и ездить на "Москвичах".

Вместо использования результатов экономического роста для еще большего роста СССР начал потреблять свой экономический рост. Это сделало хрущевскую систему в каком-то смысле "социализмом с человеческим лицом". Однако, как и предупреждал в конце жизни своих соратников Сталин, — законы экономики можно оседлать (как это делал он), но нельзя отменить. "Человеческое лицо" хрущевского социализма оказалось ущербным, количество того, что можно было потребить всей страной — мизерным: результатом стали дефицит мяса, немыслимые, даже в войну, очереди за мукой, и самодискредитация власти. Хаос был порожден кризисом планирования и распределения, когда, пытаясь дать все всем, не давали ничего никому.

Брежнев вместе с Косыгиным, сохранив основную установку Хрущева на "потребление социализма", попытались, и весьма успешно, согласовать эту установку с реальностью. Прежде всего вместо хаотических попыток дать всё всем была выработана стратегия "послойного" обеспечения народа товарами народного потребления. Желанные предметы потребления были разделены на категории — на те, которые экономика могла обеспечить в достаточном количестве прямо сейчас, те, которые были в "дефиците", и, наконец, "редкие" товары, по сути — предметы роскоши. На последнюю категорию повышались цены, чем людей заставляли финансировать производство остальных категорий. "Дефицит" же потому и был "дефицитом", что в экономику закладывалось его недопроизводство, чтобы с гарантией обеспечить каждому товары первой необходимости. Постепенно многие товары утрачивали дефицитный характер. Неуклонно, слой за слоем, советская экономика клала асфальт всеобщего обеспечения и резонно гордилась тем, что в рамках "развитого социализма" товары первой необходимости доступны каждому.

Однако за удовольствие доступа к редким товарам конкретному гражданину надо было платить, причем платить не в качестве взноса на экономику вообще (как от него требовали сталинские "займы"), а за конкретные товары. И второй выразительной чертой брежневской экономической системы стало резкое повышение заинтересованности в оплате труда, именно в брежневский период "материальная заинтересованность" становится важным стимулом к деятельности для многих категорий советских граждан. Причем возможность обогащения была встроена в саму экономическую систему, а не оставалась ее теневой стороной. Напротив, брежневскими "стахановцами" были те, кто способен был заработать более всего денег, и, прежде всего строители.

Эта система дала впечатляющий результат. Брежневу удалось создать модель вполне работающего "шведского социализма по-советски", то есть социализма, распыленного на 250 миллионов человек. Однако "послойная", не индивидуализированная система удовлетворения потребностей программировала отставание советского потребления от западного. Вместо "всего", тому, кто может заплатить, давали "то что можно дать" тем, на кого хватало. Психологический эффект от сочетания потребительской установки и экономического рационализма всем хорошо памятен до сих пор. Райкинский "дефсит", очереди и легенды о тоннах никому не нужных товаров памятны и до сих пор.

Догнать Америку при невозможности перегнать

Вторая стратагема Хрущева лишь осложняла положение, создававшееся в результате следования первой. Речь об установке на социально-экономическое соревнование с Западом. Установке, о которой речи не могло быть при Сталине, при котором априори предполагалось, что советский человек живет лучше, поскольку не подвергается эксплуатации. Сталинская модель была экономически и психологически автаркична и никакого соревнования по принципу "у нас не хуже" не предполагала. Сталин исходил из того, что СССР заранее находится в ущербной стартовой позиции, поэтому нужно всеми силами преодолевать отставание от Запада. Однако сама советская система мыслилась не как равноправная с Западом, а как более молодая, и потому обреченная сменить Запад вне зависимости от его уровня жизни. В конце концов римские латифундисты жили лучше варваров, а средневековые графы — лучше буржуа. Но побеждала система более эффективная сама по себе. Следуя этим принципам, Сталин создал автаркичную, замкнутую на себя экономическую систему, практически выключенную из "мирового рынка", и, в силу этого, лишь ограниченно подпадающую под действие основных экономических законов капитализма. То же самое "снижение цен" было осуществимо лишь в закрытой, но развивающейся экономической системе.