Газета Завтра - Газета Завтра 592 (13 2005)

"Стоит надеть военные башмаки, /Что словно свирепые псы,/ Крепки и мощны/ Ждут тебя на пороге, /Тут же помимо воли своей, /Ты снимешь ружьё со стены/ И отправишься в свой путь/ По разбитой дороге".(Пер. И.Голубничего)

Это поразительно гибкая поэтическая формула. И очень тонко выстроенная в русском варианте. На первый взгляд кажется, что перед нами самый настоящий верлибр, изощренный, ритмически пёстрый, нервный, но вскоре понимаешь, что рифмы здесь выстраиваются вполне классично и являются своеобразными скрепами, на которых держится всё здание этого изысканного катрена.

Когда читаешь стихи Радована Караджича, поневоле задумываешься над тем, как сочетаются биография лирическая с биографией героической. Ведь в своём творчестве Караджич далёк от левых революционных деклараций, он скорее выступает как тонкий философ, его пантеизм выдаёт в нём человека содержательно и направленного в глубь себя и собственного мироздания: “Осмотри лес с его восточного края,/ Осмотри как слово как тело”. (Пер. И.Числова)

Слова лирического героя? Да. Но никак не слова героя освободительной борьбы. В чём же кроется разгадка? На каких поэтических дрожжах возрос Караджич как человек и борец? Думаю, что ответ на этот вопрос должен лежать в плоскости рассмотрения миросозерцания западных и южных славян. Западные и южные славяне географически находятся ближе всего к западному цивилизационному монстру. Отсюда они постоянно подвергаются повышенной экспансии западных общечеловеческих ценностей, с их культом индивидуализма и ростовщичества. Некоторые из европейских славянских народов не выдерживают такой экспансии и отдают свою культурную территорию. Так, чехи не прочь вообще иногда забыть свои славянские корни и подделаться под эдаких восточных немцев. Кстати, Милан Кундера, далеко не самый ярый враг западного мира, в раннем своём романе "Шутка" замечает, что попытка чехов выдать себя за немцев абсурдна, так как все корни народного языка и мелоса глубоко славянские. Так же и у сербов, которые всегда испытывали сильнее давление на свой язык и культуру. Именно в недрах этого языка и зарождается протест против обесцвечивания собственной культуры, против попыток свести её к западноевропейскому эталону. Этот процесс не мог не привести к тому, чтобы стрелки истории сошлись на фигуре одного из носителей языка. Этим человеком, поэтом оказался Радован Караджич. И вот уже мы слышим, как гордо звучат его стихи на сербском, какими красками они обогащаются в русских переводах! Дух интеллектуального протеста, дух сопротивления бьется в этих словах: "Я не делаю ничего./Это дух себя самого/Превращает в пепел./И переворачивает, И переиначивает,/Хаос/ В пульс ударяет./ И всё замирает". (Пер. А.Базилевского)

Книга "Всеосень" выпущена с параллельным сербским текстом.

Даже тот, кто не знаком с сербским языком, может попытаться всмотреться в эти незнакомые буквы, почувствовать прихотливый сербский ритм, оригинальную строфику. Книга вышла под общей редакцией Андрея Базилевского при участии Ильи Числова и Ивана Голубничего. То, что три этих русских литератора взяли на себя такое нелегкое дело, говорит о том, что славянское братство ещё живо, что мы помним о своей сестре Сербии и знаем, кто её настоящий национальный лидер.

Я не помню, как там точно говорится о противоречии пушек и муз, но одно могу сказать определённо: книга стихов Радована Караджича показывает нам, что музы могут летать над пушками и отнюдь не мешать им исправно уничтожать врагов.

ДУША НЕИЗЪЯСНИМАЯ

Владимир Личутин

0

Владимир Личутин

ДУША НЕИЗЪЯСНИМАЯ

…Странно, что вроде бы на всю историческую очевидность прекрасного христианского призыва: "Не хлебом единым жив человек", даже в православном народе по-прежнему живет сомнение в силе и правде Духа. Плоть давит на душу, земная тяга придавливает крыла, лишает силы. Когда холодно и надо спастись, книгами топят печи; когда голодно, распаривают и съедают кожаные покрышки старинных фолиантов, а древние манускрипты пускают на растопку. Но ведь был же пример, когда в блокаду ленинградские хранители коллекции зерна предпочли умереть, но не испекли хлебов. Хотя внешне Хлеб и Дух живут в постоянном конфликте, кто кого оборет. Но лишь внешне. Человек живет будущим, а за радостью оглядывается назад, душу окормляя минувшим, пережитым, что походит со временем на прекрасные сновидения. Сокровищница души складывается из страстей и страданий, но не из наслаждений. В старину говорили: "Хлеб — всему голова". С одной стороны, голова — это воинский начальник, атаманец, коновод, городской управитель, вершитель судеб, человек, под которого стоит поклониться; с другой стороны голова — мозговище, обитель разума и мудрости. Значит, в ржаном каравае есть не только внешнее, вкусовое, едомое, сытенное, но и то глубинное, мистическое, невольно связывающее нас с Ярилом и с матерью-землею, роженицей, кормилицей, никак не оформленное внешним словом… Понятие “хлеб” шире, чем просто еда. За "хлебом насущным", что ежедень молим мы у Господа, стоит какой-то свой высший смысл, который невозможно понять ни через марку зерна, ни через качество мучицы, березовых дровец, коровьего масла и выходившего теста. Хранится в нем что-то нераздельное , но и не слиянное, связанное вплотную с Богом… В этом раздвоении смысла и закопано наше смятение; мы никак не можем представить, что в хлебенной корке тоже живет дух, питающий нашу душу чувствами: через житенный каравай из земли-матери притекло в нас множество благоухающих слов, напитавших наш язык. А язык — это душа народа…Огромная национальная культура и выпестовалась на хлебенном каравае, похожем на мать-землю и на солнце, и на вечереющий небосвод над головою, — и на Боге, дарителе этого каравая. Но городское элитарное, бескорневое искусство за двести лет своим соблазном и притворством принесло в деревню неизживаемую, погубляющую хворь и смуту, заставило отклониться от изустного творчества, забыть его основательность и устойчивость. Между примолвками "Хлеб всему голова" и "Не хлебом единым…" заложено вечное стяжание за первенство, ибо начальный смысл "Хлеба" родился на Руси задолго до принятия православия… На этой развилке в начале минувшего века заплутал и крестьянский писатель Михаил Новиков.( " Из пережитого". М.Энциклопедия сел и деревень).

Измаянный сельской жизнью, тугою и вечной недостачею пахотной землицы, он писал Льву Толстому: "Вчера я шел с поля за возом ржи усталый, грязный, голодный. В животе, набитом кислым квасом и пустыми, забеленными молоком щами, бурлило и переливало, желудок был раздут от множества набитой непитательной пищи, но от тяжелой работы чувствовался голод, меня обогнали наш "барин" и "барыня" в красивом экипаже и на красивой паре откормленных, как они сами, лошадей; сытые, довольные, гордые своей силой, они ездили на Москву, чтобы в хорошем театре посмотреть любимую оперу про какого-нибудь Мавра… По их гладким, румяным лицам было видно, что они не чувствуют голода и не страдают одутловатостью животов, так как во всю жизнь не ели такой дряни, какою питается мужик… Вот этим, думал я, очень пристала фраза: "Не хлебом единым будет сыт человек"… На всей их осанке и горделивом взоре так и сквозит эта фраза, так как и действительно они не хлебом единым сыты. А мне, а всем тем грязным и потным усталым людям, копошащимся теперь по полям в погоне за хлебом…не нужны ни музыка Бетховена, ни статуи и картины Рафаэля и Микеланджело, ни поэзия Данте и Шекспира, — но один только хлеб… О, люди снова и снова с голоду пойдут на баррикады, будут своими трупами прудить реки и чинить дороги, потому им там, впереди, сулят хлеб, манят хлебом".