Газета Завтра - Газета Завтра 32 (1184 2016)

После Революции начались пролеткультовские «чистки» - всё старое, а тем паче — дворянское должно было идти на слом. Борзые журналисты на полном ходу писали статьи о том, что чаепитие — совершенно вредная, старорежимная привычка, и с ней нужно повсеместно бороться: эта мракобесная дурь ещё жирует за цветастыми занавесочками, но порядочный гражданин ни за что не станет устраивать посиделки с нэпманскими бубликами, кулацким мёдом да барским вареньем. Вместе с тем, главный и непререкаемый горлопан эпохи конструктивизма — Владимир Маяковский вскользь упоминает: «Ты звал меня? Чаи́ гони, гони, поэт, варенье!» Или варенье прилично только для беседы со светилом?

В сталинскую эру, когда стали возвращаться утраченные смыслы (как правило — аристократические!), вернулась и эстетика дачи, а вместе с ней — любовь к варенью. Оно стало рассматриваться, как некий критерий соответствия. Варенье — это особый статус. Для детей оно было в общем ряду вожделенных сладостей — пожалуй, что мороженое любили всё-таки больше, но книжки и фильмы делали взрослые дяди, у которых в головах крутилась «парадигма усадьбы». Имперский дух. Валентин Катаев в «Хуторке...» выдаёт грандиозную сцену поедания варенья Петей и Гавриком. Вещь, написанная о Серебряном веке, но — для детей сталинской эпохи. Итак, приступы: «Петя отлично понимал, что тетя имеет в виду ту большую банку клубничного варенья, которую прислала бабушка из Екатеринослава к рождеству. Варенье еще не начинали, хотя оно предназначалось к праздникам, а праздники уже прошли, и это слегка раздражало Петю. Вообще трудно было понять тетю. Обычно очень добрая и щедрая, она становилась безумно, а главное, совершенно непонятно, скупой, как только дело касалось варенья». Следом — неудачная попытка остановиться: «Только теперь, съев по полному блюдечку, друзья по-настоящему распробовали дивное варенье и почувствовали такое страстное, такое неудержимое желание съесть хотя бы еще по одной ложке, что Петя с суровым лицом принес банку и, не глядя на Гаврика, наложил ещё по одному полному блюдцу». Финал — сокрушительный: друзья с отвращением пожирают остатки варева, будто бы желая окончательно изничтожить коварный продукт. Банка с вишнями, сливами, клубникой рисуется чем-то запретным и — желанным.

Шведский друг Карлсон, которому наши мультипликаторы приписали стойкий интерес к варенью, в первоисточнике обожает мясные тефтели и торт со взбитыми сливками. Не джемы и не конфитюры, известные в Западной Европе, но не являющие собой знаковую ценность. Сказочники, создававшие мульт-версию, крутили в голове своё русское кино... Попав на Луну, Незнайка перво-наперво оказывается в некоем поместье, где — много-много мелкой малины, а хозяин восседает на балконе и прихлёбывает чай с вареньем. Полагаю, что авторы даже не задумывались о причинах, заставляющих добавлять эту вкусную деталь — она возникает спонтанно. Описывая некую дачу, Татьяна Толстая вычерчивает изысканный пируэт: «...рубиновые огни бродят в варенье». Если уж русский мир и летний воздух, дача, поместье, то - непременное варенье. Это — часть души. Источник восторга. Сейчас много и настойчиво говорится об импортозамещении, об исключительных русских традициях в кулинарии, которые мы почему-то забыли, устремившись к заграничным яствам и сладостям. Объевшись химических конфеток и дрянной патоки, мы с удивлением обнаруживаем, что есть нечто такое, мимо чего мы так долго и тупо ходили. У Даниила Хармса есть замечательные строчки: «Это просто удивленье / Как легко меня будить! / Ты поставь на стол варенье, -Я проснусь в одно мгновенье. / Чтобы чай с вареньем пить». Гони, поэт, варенье.

Илл. В. Маковский. Варят варенье (1876)

Empty data received from address [ http://www.zavtra.ru/content/view/svet-valaama/ ].

Задело!

Леонид Болотин

1

Политика Философия истории Орёл Иван Грозный

Город со звучным именем Орёл, — безусловно, один из символов России. Сегодня мы видим, как наша страна обновляется, словно орёл из Священного Писания, омолаживается, ударившись о камни.

Русскому возрождению предшествует великая битва за правду, за веру, за землю. Битва эта масштабна и затрагивает всех нас.

На 450-летие Орла должен был быть установлен памятник основателю города — царю Иоанну Васильевичу Грозному. Однако мероприятие было отменено. Небольшая, но очень скандальная часть общественности восстала против этого события. Почему?

Царь Иоанн Васильевич — это царь-строитель, царь-созидатель. Его великий предшественник — равноапостольный Константин Великий, который создал новый, Второй Рим в крохотном порту Византии, перенеся из диоклетиановой Никеи столицу империи, а вместе с ней — апокалиптический, райский образ нового Иерусалима, икону Царствия Небесного, сходящего в конце времён на землю. Его равноапостольный титул связан не только с миссией, уподобленной апостолам, но и со строительством нового Иерусалима — Царьграда — Константинополя.

Государь Иоанн Васильевич Грозный совершенно сознательно отождествлял свою политику с политикой св. Константина. Несмотря на падение поздних византийских императоров, их отступление от веры, смысл проекта равноапостольного царя остался неизменным. Именно в нём надо видеть основные этапы государственного созидания Третьего Рима царём Иоанном Грозным.

Изначально Иоанн Васильевич пытался сохранить старые державные традиции великокняжеской Руси. Так, вместе со святителем Макарием они составили для бояр и наместников в городах Покаянный чин. Человек провинившийся и достойный казни публично, в церковных стенах каялся в своих прегрешениях перед царством, перед церковью, после чего его в сущем сане оставляли служить царю.

С целью расширить круг бояр появляется Избранная тысяча, в которую входили помещики особого типа служения. По законам того времени, помещик мог появиться в своём поместье один-два раза в году, чтобы собрать дань для себя и государства. Остальное время он обязан был нести государеву службу. В Тысячу вошли молодые люди из старого, великокняжеского кадрового корпуса. Их усердно обучали военному делу, языкам, тонкостям государственного управления. Так, на смену местничеству, воровству и взяточничеству старой элиты должен был возрасти новый кадровый корпус, состоящий из преданных и честных царских людей. Однако надежды царя не оправдались: Тысяча спустя немного времени вобрала в себя все прежние, старорусские пагубные привычки и повадки.

Вторая попытка обновить власть была совершена через несколько лет. Государь собрал более 1200 человек (так называемая Дворцовая тетрадь). И снова сработали те же механизмы: какие-то единицы возросли, большинство же опять подпало под греховные традиции властных предшественников.