Газета Завтра - Газета Завтра 30 (1182 2016)

Я наизусть знаю, что в конце повествования герой будет убит: не суть важно, за что, — и это в очередной раз обнаружит неспособность автора справляться с персонажами, держать в узде коллизию и высказать своё, авторское, отношение к разрабатываемому материалу, которое — непременное требование к школьнику, пишущему сочинение. И нефть имеет к главному герою опосредованное отношение: она добывается в Баку — городе, где гостит герой у бабушки. Она используется в производстве асфальта. Также герой, как заправский неспециалист, рассуждает о методах нефтедобычи в годы СССР и напрямую связывает несовершенство метода с развалом огромной страны. Ей-богу, смешно. Очевидно, что размышления эти, по-детски менторские, родились с чужой подачи, и выглядят, по меньшей мере, умозрительно. Господа, я уверена, что в СССР были специалисты высочайшего класса, люди учёные, которым было виднее, чем вам, как, где и когда добывать "чёрное золото". Оставайтесь при своём интересе, большая к вам просьба!

Возвращаюсь к роману. Без цитат не обойтись никак, ибо автор даёт для этого хороший повод. Сюжет: студент Глеб из Москвы приезжает на лето к бабушке в Баку и становится заложником давней семейной вражды. Главы враждующих семейств — отец Глеба и его брат Фонарёв — ведут скрытую вой­ну за наследство деда Иосифа Дубнова, сбежавшего после Октябрьской революции в Америку, а именно — за бриллианты. Пропавшие камни семейство Фонарёвых тупо вымогает у Дубновых. Глеб и Петя, двоюродные братья, вынужденно оказываются в эпицентре этой войны, только Петя, как более удачливый, красивый и предприимчивый, становится надзирателем темницы, где томится Глеб. Два брата-акробата, две стороны одной медали, два лица одного бога: баловень судьбы, ловелас и рефлексирующий слабосильный подросток…

Герой прогуливается по древнему городу и подмечает красоту его зданий и улиц: окна домов — как "взгляд под паранджой". Описания автора — из лексикона художника-любителя, искусствоведа или поэта. Читательское внимание невольно акцентируется на авторских эпитетах… Старая крепость — плацдарм ирано-турецкой контрабанды, среди которой, как в Греции, — "есть всё". В старом городе "малины" так же часты, как археологические раскопки. "Алджебраический орнамент из витиеватой речи пророка" (что это? алгебра в шариатском беспределе?). Глеб вспоминает живописные застолья с родственниками — братом, дядей, отцом, и мысленно смакует "невиданные" кушанья: потроха (печень, лёгкие и желудок — как "буквы борзописи", "капли в море"). Всё это, как цветной фольгой, переполнено многочисленными изображениями местных пейзажей и одухотворено несметным количеством запахов и ароматов… Но идиллия нарушается его неудачной прогулкой в парке им. Кирова: местные хулиганы грабят его и подрезают финкой, хотя он изображает из себя иностранца, англичанина. Но шпане нет дела до иностранцев, было бы чем поживиться.

Напоследок юный художник из её рядов делает портрет Глеба, который тот, несмотря на ранение, как любитель прекрасного не может не оценить: "путаница дадаистических траекторий". Автор забывается, забывает про читателя и медитирует, что, в общем-то, нередко бывает, когда писатель пробует силы в новом для себя жанре и, не имея опыта, но, видимо, имея очень много свободного времени и огромное желание вписаться в какую-либо литературную премию, попадает в двусмысленное положение… С одной стороны, полудетективный материал требует напряжения фантазии и неусыпного контроля в построении сюжетного каркаса, с другой — неумение это делать сквозит под занавес каждой последующей главы. Это нетрудно отследить: сначала Иличевский "берёт быка за рога" и разрабатывает материал вполне уверенно; читатель с энтузиазмом подхватывает его задор, но вскоре начинает спотыкаться на разбросанных там и сям кирпичных обломках неуместных в контексте главы подробностей и, с трудом преодолевая целые периоды чисто искусствоведческих и иных неуместностей и ненужностей, натыкается, наконец, на следующую главу, где всё повторяется. Очевидно, что Иличевский — не мастер крупного прозаического жанра, но это полбеды; его способностей хватает на короткую зарисовку, возможно — стихотворение (в аннотации от Н.Александрова сказано: "Здесь образы сильнее простого рассказа, что закономерно при переходе от стихов к прозе").

Любовная нить (встреча с Ирадой, проданной от нищеты собственной матерью владельцу ресторана) глохнет в самом начале; детективное ядро, вокруг которого он постоянно пытается организовать своё повествование, — рыхлое, невнятное и неубедительное; тема нефти — неуместна и не несёт в себе никакой нагрузки. Да, временами он переходит на белый стих, углубляясь в описательные бездны, но, спохватившись, не вымарывает очередную неуместность из черновика и так отправляет рукопись в типографию, надеясь, что читатель простит его прозаическую неопытность и оценит его поэтический навык… Номер, как говорится, не проходит. Получается сплошной пэчворк: разнофактурные и разноцветные лоскуты не выглядят как единое целое, и создаётся впечатление, что автор писал, маясь от безделья, и совершал тем самым насилие над собой…

"Соляру" Иличевского я читала из необходимости: взятый на прочтение его роман "Матисс" "не пошёл" с первых страниц, а так как автор, судя по анонсам издательского дома "АСТ", весьма плодовит, кое-что из его наследия мне прочитать всё-таки придётся. Пусть это будет книга с наименьшим количеством страниц (двести двадцать крупным шрифтом). Вот описание лунного неба: "мутный желток луны", "лунная карта", "проплешины медузообразной субстанции"… В процессе ночной прогулки герой испытывает "восхитительный страх", который медленно стекает по шее, груди, паху, рождая "немой и дикий крик зародыша". Лунная картина весьма динамична, будто "в диапроекторе переставляют слайды" (тут у меня, как у зайца, преследуемого охотником, дрогнули и насторожились уши: диапроектор в моём сознании ассоциируется с диапроектором г-на Разума из романа Михаила Елизарова "Мультики", и я ожидаю гадостей…). Гадости будут впереди, и в большом количестве…

Нефтяная тема требует разработки, но дальше умозаключений о том, что нефть — "вино Творения живого" (хм, может, и так) и жидкий философский камень, "сам хлам, а путём возгонки (алхимия!) золотишком оборачивается", процесс не идёт… Позволю себе аналогию, возможно, неуместную, но всё-таки. То, о чём и как пишет рассматриваемый автор, бесспорно — хлам, но (он прав) в результате "возгонки" (попадания в шорт-лист известной литпремии) оборачивается несомненным "золотишком". Меня задевает другое: сколько времени сможет прожить, не работая, и написать подобной чепухи автор с двумя миллионами рублей в кармане? Вопрос почти риторический. О чём бы ни писать, лишь бы букеровским "золотишком" обернулось. Глеб подтверждает мои мысли: после сна в самолёте в нём крепнет уверенность в правоте своего писательского кредо: "желание писать, однако, не только не пропадало, но зашкаливало", "…я должен был… написать о своём ни-о-чём". Ещё бы! Гремучая смесь: чувство долга плюс круглая сумма, заработанная от нечего делать. Сплошной "Русский Бред"…