Газета Завтра - Газета Завтра 6 (1158 2016)

Александр ПРОХАНОВ.

Ты сейчас перешёл к крупному жанру книг. У тебя были статьи. Потом ты начал эти статьи собирать в сборники. Потом у тебя стали появляться теоретические книги, например, "Серебряный век простонародья", а сейчас ты перешёл к книгам о поэтах — "Лермонтов", "Бродский", сейчас ты пишешь "Северянин". Какую бы тебе книгу хотелось ещё написать?

Владимир БОНДАРЕНКО.

Хотелось бы писать о литературе. Ведь я человек литературы. Но — о литературе не в чисто эстетском, замкнутом, литературоведческом виде, а в самом широком. Вот, скажем, прекрасная тема — русская литература ХХ века и её влияние на общество. Или даже — русская литература Третьего тысячелетия и её влияние на общество. Влияние литературы на нашу жизнь и теперь огромно, мы просто его не замечаем. Пока не замечаем.

***

21 февраля 16.00

Клуб писателей Центрального дома литераторов, Большой зал

(м. Баррикадная, Большая Никитская, д. 53)

Творческий вечер газеты «День литературы»

К 70‑летию главного редактора

Владимира Бондаренко

Выступают: Татьяна ПЕТРОВА, Елена СОЙНИ, Александр БОБРОВ, Николай БУРЛЯЕВ, Алексей ВАРЛАМОВ, Сергей ГЛАЗЬЕВ, Михаил ЕЛИЗАРОВ, Всеволод ЕМЕЛИН, Тимур ЗУЛЬФИКАРОВ, Геннадий ЗЮГАНОВ, Станислав КУНЯЕВ, Эдуард ЛИМОНОВ, Юрий ПОЛЯКОВ, Александр ПРОХАНОВ, Дмитрий РОГОЗИН, Владимир ТОЛСТОЙ, Егор ХОЛМОГОРОВ.

Ведущие — Захар ПРИЛЕПИН и Сергей ШАРГУНОВ.

Вход — по пригласительным билетам (можно получить в редакции газеты "День литературы" (Комсомольский пр., д. 13), по рабочим дням с 13 до 19 часов).

Знамя поэта

Александр Бобров

литература Юрий Кузнецов Культура

к 75-летию Юрия Кузнецова

Снова выступает из февральской тьмы образ вольного сына раздольной Кубани, который родился 11 февраля 1941 года, накануне войны, а после службы на солнечной Кубе ворвался в 60-е годы в литературную жизнь Москвы, в русскую поэзию со стихотворением о погибшем отце, и потом отразил самую тёмную пору ХХ века — распад великой державы, но написал: "И вместо точки я поставлю солнце!".

Кузнецов узрел разломы, провалы и прорехи духа, из которых надвигалась тьма, и сам стал, как всадник-гонец из стихотворения "Знамя с Куликова", уходящий от погони и связывающий разрозненные войска, выносить русское знамя из невиданной битвы. Всадник спасал на теле изодранный стяг, "чтоб поздние дети могли латать им великие дали и дыры российской земли". Нашу землю продолжают безжалостно дырявить, а потому объективно роль поэта-провидца должна возрастать, но вся политика СМИ и культурных институтов сегодня такова, что пророки остаются не востребованы. А зря! Вот в кузнецовском стихотворении, посвящённом Станиславу Куняеву, можно найти пророческие строки: "Потому что Третья ми­ровая // Началась до Первой мировой".

Характерно признание Евгения Рейна, поэта совсем иной школы и иного мировоззрения: "Кузнецов, как всякое очень крупное явление, в общем-то, вышел из тьмы, в которой видны некие огненные знаки, которые мы до конца не понимаем. Нам явлен поэт огромной трагической силы, с поразительной способностью к формулировке, к концепции. Я не знаю в истории русской поэзии чего-то (заметьте: не "кого-то", а "чего-то" — А.Б.) в этом смысле равного Кузнецову. Быть может, только Тютчев?! И я нисколько не преувеличиваю. Может быть, и современная критика ещё не понимает поэта. Он — поэт конца, он — поэт трагического занавеса, который опустился над нашей историей… Он силой своего громадного таланта может сформулировать то, о чём мы только догадываемся".

То есть и в чуждом ему лагере признали гениальность Юрия Кузнецова, но СМИ позорно промолчали даже о преждевременной смерти поэта в ноябре 2003 года. Он работал с неистовой силой, отринул все вредные привычки и пустое времяпровождение, писал труд о поэзии, свою главную поэму "Путь Христа", где хотел "представить Христа живым человеком". О плодах сих духовных исканий были разные суждения, но поэма была опубликована в "Нашем современнике" с благословения о. Дмитрия (Дудко).

Вообще, многолетняя работа в этом журнале — особая глава в жизни Кузнецова. Без неё вряд ли сложились многие поэтические судьбы и вряд ли оказалась возможной книга главного редактора "Нашего современника" Станислава Куняева "…И бездны мрачной на краю. Размышления о судьбе и творчестве Юрия Кузнецова", которая увидела свет в нынешнем Году литературы и на сегодня является самым полным и глубоким исследованием удивительной и неразгаданной кузнецовской судьбы. Еще бы — поэт пишет о поэте! Но, откликаясь на неё восторженной рецензией, критик Андрей Канавщиков почему-то решил противопоставить Куняеву мои воспоминания о Кузнецове: мол, я предпочитаю "любить не Кузнецова как конкретного автора, с оригинальным лицом, неповторимым почерком, с собственной биографией", но "придуманную икону…" И в подтверждение этого тезиса приводит мои слова: "Мы сидели с Юрием Кузнецовым в памятном "пестром зале" ЦДЛ в перестройку, когда уже начала трещать держава, и на мой вздох "Не удержать…" Юрий играл желваками и почти кричал: "Нет. Только держава — от Тикси до Кушки. До Кушки!" — со своим комментарием: "Так эмоционально выстраивает собственную вселенную Бобров. Хотя реально нужно ещё поискать другого автора, который бы так много в позднее советское время писал о распаде, разрыве семейных, родовых связей, который бы был столь апокалиптичен, столь бездноцентричен, как Юрий Кузнецов…" А я разве этого не вижу — не описываю силу его апокалиптического лиризма? Но Кузнецов не желал верить в крушение империи! И вообще, почему сегодня у русских литераторов в моде сталкивать друг с другом поэтов, даже глядящих в одну сторону и поющих об одном? Неужели затем, чтобы мы проиграли Третью мировую? Именно об этом и предупреждал поэт в стихотворении "Сухое зло", возвращаясь к образу выносимого из боя знамени:

Копошится звездный муравейник.

Все дороги отягчают дух.

Зло и сухо думает репейник

Обо всем, что движется вокруг.

Цепким зраком он следит за нами,

Хоть о нас не знает ничего.

Всё-таки держи повыше знамя,

А не то он вцепится в него.

Главное о себе Кузнецов сказал сам: "Всё, что касалось меня, я превращал в поэзию и миф. Где проходит меж ними граница, мне как поэту безразлично. Сначала я впитываю мир и вещи мира, как воду губка, а потом выжимаю их обратно, но они уже становятся другого качества". С точки зрения поэтической и философской — Кузнецов неисчерпаем и ещё ждёт своего прочтения. Сегодня не его время, но точку ставить рано, недаром он предвещал: