Газета Завтра - Газета Завтра 13 (1217 2017)

Он доехал до Павелецкой, пересел на кольцо. Дождался, когда освободится место в самом начале вагона, сел и стал рассматривать фотографии. Были здесь и совсем старые, ещё дореволюционные: какой-то гимназист, вот дама в шляпке сидит, мужик в сюртуке стоит. Вот фронтовая. Молодой парень в пилотке, гимнастёрке. Поверх фотографии написано: «С красноармейским приветом».

Фотографии были приклеены. А так было бы интересно: на обратной стороне может, даты есть, имена. Многие фотографии – из фотоателье. Раньше всех одинаково усаживали, в каком городе ни приди фотографироваться. Брага тоже ходил ещё школьником с родителями и сестрой: все в ряд сидят, головы к центру склонили, в объектив смотрят. С одноклассниками –друзьями в ателье фотографировались. И с классом. Здесь тоже такие есть: сидят- стоят. Первый ряд, задний ряд… . Точно - его ровесник был тот парень, что в свитере сфоткан. Даже и похож чем-то на Брагу. Тоже белобрысый, морда круглая.

Наверное, старик какой-нибудь умер. Потому что последние фотографии лет 10 назад вклеены: пожилой человек сидит на диване на фоне ковра.

Брага в тепле, под покачивание вагона уснул.

Проснулся он, когда выпавший из рук альбом по ногам ударил. Времени прошло, видимо, много: народу меньше, утренний час пик миновал. И уже хотелось есть. Он вышел на своей станции, плёлся в свой подвал, и такая тоска навалилась! Ему захотелось иметь семью, дом. Фотографии чужих людей, их улыбки, их комнаты, их диваны, на которых они уютно устроились, столы, за которыми сидят, их драповые пальто, которые помнит и Брага, их песцовые воротники, шапки-самовязки - всё нагнало такую тоску, хоть вой.

В подвале была суета: Николаич умер. По нему уже справляли поминки. Решали, как вынести его. Положить на лавку. Вызвать скорую, чтобы забрали. На подвал нельзя наводить: разгонят всех. А сейчас все чердаки, все подвалы закрывают. Попробуй, новое место найди. Брага, на которого в этой суете никто не обращал внимания, сунул альбом в тайник, который сделал для паспорта и фотографий сестры, матери и своей армейской – единственные вещи, которые остались от старой жизни. Держал фотокарточки в паспорте: в стене вынул кирпичи, соорудил нишу, потом сверху заложил кирпичами, а второй ряд пустым оставил. Вот туда и сунул альбом.

Тоска не проходила. Его даже спросили: «Ты чё, Брага, грустный? Будто Николаич отец тебе.» Они, слава Богу, подумали, что Брага такой печальный из-за Николаича. А ему за все семь лет так тошно не было, как сейчас. Чёрт дёрнул альбом этот открыть. Вспомнил сон, который в метро увидел, когда спал. Приходит к нему дама в шляпе, что на старинной фотографии, и говорит: «Анатоль, мамА здорова?» А он, Толян, во сне знает, что эта его барыня – родная тётя, и стесняется, что она его в таком виде застала. Брага, когда рассматривал альбом, вспоминал: по литературе и истории учили, что все дворяне знали французский. Вот и приснилось. Ерунда какая-то.

Вспомнил, как сам в свитере, что и у парня в альбоме, на танцы ходил, такой модный! Угар просто! Девчонки по нему сохли всегда, он это знал. Поэтому и не женился: всё выбирал. И без семьи остался. Это сейчас вещей полно, а тогда красивая вещь выделяла, по-настоящему радовала. Вот он сидит в подвале своём в ботинках «Балли» за 20 тысяч. И что? Ни одна нормальная девчонка не ахнула. А тоже ведь этот парень (как его звали, интересно?), с девчонками дружил, к свитеру этому они прижимались. Пусть будет, будто этого парня Коляном звали. Пусть Колька будет. Рассказ такой был «Друг мой Колька». Брат двоюродный - Николай, хороший парень был. Да и сейчас хороший, наверное. Чего ему сделается? Живёт в посёлке, семья, работа, дом. А ту тётку, что в платье, как у бабы Оли, пусть Олей и зовут.

Брага лёг на свой матрас. Отвернулся к стене и стал мечтать, будто эта барыня в шляпе - его прабабка, дворянка. И они после революции из Москвы сбежали в Пермскую область, да так там и остались. Потому Анатолий Брагин - пермяк. Боялись ведь раньше о своём благородном происхождении говорить. А вдруг правда у него в родне такие есть, дворяне. Вот дед по матери у него – Романов. Интересно! Брага не все фотографии запомнил, конечно. Бабульку из-за платья запомнил. Парня из-за свитера. Барыню из—за шляпки. Надо рассмотреть все фотографии. Брага еле дождался, когда народ уползёт из подвала, и он сможет залезть в тайник.

Пошёл в сквер, сел на лавку. Мамы с детьми гуляют, бабушки с внуками. Брага рассматривал фотографии. Это всё - родня. Сходство просматривается. Есть, видимо друзья, знакомые, коллеги. Брага даже выстроил своеобразное родовое дерево. Дама в шляпе и мужик в сюртуке - родители этого мужика. Фотография его уже взрослого - вылитый отец. А вот его дети- фотография с женой и детьми. Парень в свитере - это внук той дамы в шляпе.

Брага всем дал имена. И, ложась спать, представлял, как они жили, какие были отношения. Брага боялся вспоминать свою семью - он мать погубил. Сестра Вера его знать не желает. И он создал себе семью - вот эту. Он, Брага, похож на них, из альбома. Похож! Он вклеил свою фотографию в альбом. И обрёл свой «дом». Тосковал, если долго не удавалось альбом посмотреть. Надо же соблюдать осторожность, чтобы не увидели, не догадались о его тайне. Как шпион иногда сидел, словно в засаде, пережидал, когда никого не будет. Брага волновался, даже краснел и смущался, когда, соблюдая конспирацию, доставал это своё вновь обретённое сокровище, когда рассматривал, когда прятал альбом.

И словно ожил. Ему подвальные говорят: Брага, влюбился ты, что ли? Куда-то всё уходишь, улыбаешься, как блаженный. За собой следишь, будто бабу завёл».

А Толян и правда стал часто ходить в санприёмник мыться. Выуживая вещи из помоек, смотрел, подходит ли ему. И воображал, что вот идёт этот его дядя (он около лодки, видимо, рыбалку любит), и видит его, своего племянника. И не стыдно ни Браге перед дядей, ни дяде за племянника.

Вскоре все в альбоме были поименованы. Между всеми установились родственные связи: кто кому кем приходится. У всех определились характеры. Грымзу одну Толян даже хотел вырвать из альбома и выбросить - такая гадина! Ведь бывают же стервы! Эта толстая тётка, что на диване сидит и нагло лыбится (и чего лыбится? Напакостила и рада), стерва, жена дяди. Окрутила, собака, мужика. Дядька-то - золото, а не мужик. Она сидит, на диване устроилась барыней. А он, так и знай, посуду моет. Надо убрать её из альбома - много чести. Но не убирал. Пусть будет. Бог ей судья.

А вот бабуля - очень хорошая. Она и Толяна любила. Да, Толян – любимый внук. Он к ней в гости ездил. Это – дядя, брат отца... Одним словом - всех определил. А в матери себе никого не мог определить. И в сёстры. Потому получалось как-то неполно. Но и вклеивать фотографии матери и сестры в альбом не хотел. Будто в чужие люди отдавать. Сам себя вставил. Так это его дело. А женщин в чужие люди отдавать?! Как они там среди чужаков? Ему казалось, что когда альбом закрыт, его обитатели живут своей жизнью.