Анатолий Беляков - Россия и Китай. Две твердыни. Прошлое, настоящее, перспективы.

В конце весны 1989 г. Китай выиграл самый тяжелый раунд борьбы за статус сверхдержавы – первой сверхдержавы XXI столетия, – борьбы с самим собой, с разрушительными силами, что таятся внутри любого общества.

Идеологический фактор оказался на рубеже 1980–1990 гг. решающим для сохранения политического status quo Китая. Сохранение социалистического строя, пусть даже насильственными методами, обеспечило КНР сохранение территориальной целостности и, безусловно, поспособствовало экономическому подъему страны. Важно иметь в виду, что Китай, вроде бы как открытый в последние годы к западной культуре, сохранил не только свою традиционную идентичность, но и идеологию, доставшуюся по наследству от Советской России. Учение Мао Цзэдуна не было отброшено, подобно учению Маркса-Ленина в России, в эпоху широких политических и экономических реформ Дэн Сяопина, оставшись фактором, в значительной степени определяющим как внутреннюю, так и внешнюю политику этой могущественной державы, и сам образ поведения китайской цивилизации на мировой арене.

Темпы роста Китая на фоне стагнации западного мира рушат все либеральные мифы о том, что коммунистическая идеология является естественным тормозом экономики. Уже в 1997 г. ВВП Китая (если производить расчеты по паритету покупательной способности национальной валюты [106]) занимал второе место в мире. «Таблица лидеров» мировой экономики, согласно расчетам аналитиков РАН, выглядела на то время так:

1. ВВП США – 7075 млрд долл.

2. ВВП КНР – 3670 млрд долл.

3. ВВП Японии – 2640 млрд долл.

4. ВВП ФРГ – 1625 млрд долл.

5. ВВП Франции – 1160 млрд долл. [107]

В 1999 г. китайской экономике отвели второе место в мире по абсолютному размеру и аналитики ЦРУ [108].

Важнейшими факторами китайского экономического подъема стали присоединение Гонконга в 1997 г. и Макао в 1999 г., а также становления «Большой китайской экономики». Гонконг был шестым экспортером мира (больше, чем сам Китай), четвертым финансовым центром мира, пятым портом мира по грузообороту (в десять с лишним раз превосходящий по этому показателю порт Санкт-Петербурга). Через Гонконг шла почти половина притока иностранного капитала в КНР.

О масштабе «Большой китайской экономики» можно судить хотя бы тому факту, что три из четырех главных азиатских «драконов» (упомянутый Гонконг, а также Тайвань и Сингапур) – китайские по населению (в Сингапуре, например, китайцы составляют более 3/4 населения). Другие «зоны влияния» от материкового Китая географически расположены сравнительно далеко, однако они сильно зависят от китайского капитала. Так, на Филиппинах всего 10 % китайского населения, но более 1/2 капитала местных фирм в руках китайцев. В Индонезии китайцев всего 2–5%, но контролируют они больше 75 % капитала. В начале 1990-х китайцы составляли 10 % населения Таиланда, но владели девятью из десяти крупнейших фирм и отвечали за 50 % ВНП. Китайцы составляют примерно одну треть населения Малайзии, но экономика почти полностью в их руках. Таким образом, отнюдь не преувеличением выглядит утверждение Самюэля Хантингтона, что «вся восточно-азиатская экономика вне Японии и Кореи – это, по сути, китайская экономика» [109]. Картина окажется еще более впечатляющей, если представить себе, что произошло «экономическое воссоединение» материкового Китая и Тайваня.

По словам американских аналитиков Ричарда Бернстайна и Росса Манро, подъем Китая является на сегодняшний день «наиболее трудным вызовом… Китай представляет собой мощную экономику и впечатляющую военную силу. Происходит рост китайского влияния в Азии и в мире в целом. Китай предусматривает для себя глобальную роль» [110].

Потеряв надежду «обуздать» Китай путем прямого вмешательства во внутренние дела суверенной страны, США прибегает к другим методам. Сразу после событий на Тяньаньмэнь Вашингтон начал экономический шантаж КНР, в частности, заморозив кредитную линию на сумму 1,3 млрд долларов. В 1993 г. Билл Клинтон жестко увязал вопрос предоставления Китаю режима наибольшего благоприятствования с положением в области прав человека в КНР. США осудили Китай за экспорт в Иран компонентов химического оружия, ввели торговые санкции отношении Китая за продажу ракетной техники Пакистану и угрожали Китаю дополнительными экономическими санкциями, одновременно препятствуя вступлению Китая во Всемирную торговую организацию. Нажав на МОК, США помешали Пекину стать столицей Олимпиады-2000. Неудивительно, что уже в середине 1990-х значительная часть китайского истеблишмента относилась к США как к враждебному государству.

«Нам следовало бы указать, – утверждалось во внутреннем документе китайского правительства в 1992 г., – что с тех пор, как США утвердились в качестве единственной сверхдержавы, они обуреваемы желанием проводить политику гегемонии и действовать с позиции силы; между тем, очевидно, что их могущество находится в относительном упадке и что существуют пределы их возможностей». «Враждебные силы Запада, – говорил в августе 1995 г. президент Цзян Цзэминь, – не оставили ни на мгновение свои попытки вестернизировать и "разделить" нашу страну» [111].

Важнейшим инструментом давления Вашингтона на Пекин является тема нарушения прав человека. Китайское правительство неустанно обвиняют в блокировании отдельных интернет-сайтов, в разгонах митингов, в применении смертной казни к особо опасным преступникам.

Доходит и до самых нелепых обвинений. Например, западные НПО, в частности, зарегистрированная в Вашингтоне CIPFG, утверждают, что власти Китая применяют пытки к членам тоталитарной секты «Фалуньгун» и даже в массовых масштабах производят у них насильственное изъятие органов для последующей трансплантации. К основателю секты, малограмотному авантюристу Ли Хунчжи, эмигрировавшему в США еще в 1997 г., западный истеблишмент относится прямо-таки с трепетом. Чего стоит хотя бы тот факт, что он был выдвинут более чем тридцатью конгрессменами и университетскими профессорами из Америки, Англии и других западных стран кандидатом на соискание Нобелевской премии мира за 2001 год! И это вдобавок ко многим другим международным наградам, которых к тому времени Ли Хунчжи уже был удостоен. Между тем, на счету «секты самоубийц» уже тысячи жертв, покончивших с собой «в целях самосовершенствования» или умерших из-за отказа от медицинской помощи. Члены секты не только призывают к свержению конституционного строя КНР, но и выдвигают территориальные претензии к другим странам, в т. ч. России.

Откровенной провокацией выглядело присуждение Нобелевской премии мира за 2010 год китайскому диссиденту Лю Сяобо, отбывающему тюремный срок за «контрреволюционную пропаганду и призывы к свержению государственного строя». В Китае это решение восприняли как вмешательство во внутренние дела суверенного государства, а газета «Жэньминь жибао» напомнила по этому поводу, что крушению СССР также предшествовали нобелевские награды – Сахарову и Горбачеву.